— Нет! Я в порядке.
— Нам необходимо тебя осмотреть. Ожоги Нитей могут быть опасны, — отозвалась медработница с «Карсона».
Чехов продолжал пятиться, все время прихрамывая.
— Не надо меня осматривать.
— Нет, надо, лейтенант, — раздался голос у него за спиной. — Все ожоги Нитей должны быть обработаны, пока не присоединилась инфекция.
Резко обернувшись, Чехов увидел контр-адмирала Эмерсон. Он попытался вытянуться по стойке «смирно», однако ожог бедра не позволил ему это сделать.
— Госпожа адмирал!
— Выбирайте, Чехов. Или вы мне позволите осмотреть вашу рану и обработать ее, или присутствующему здесь мичману. — Она указала на ту самую девушку-медика, которая с самого начала пыталась оказать ему помощь. Сипак рассказывал ей о стыдливости Аппукты, в особенности касательно определенных частей его тела. Эмерсон не имела специальной медицинской подготовки, но за последние недели она повидала достаточно ожогов от прикосновения Нитей и знала, как их обрабатывать. Поэтому Карен хотела дать ему определенную свободу выбора в том, что касалось его собственного тела.
Чехов глянул через плечо на мичмана медслужбы. Выглядела она не старше его, и теперь вместе с перинитским целителем посмеивалась над Гвином. Он снова посмотрел на Эмерсон. При виде более зрелой женщины, без смеха смотревшей на него в ожидании ответа, он уступил:
— Я позволю вам осмотреть меня.
— Тогда пойдем.
Прихватив горшок с болюйди-травой и бинтов, Карен направилась в пустой вейр Сипака. Она не оборачивалась, уверенная, что Чехов следует за ней.
Вздыхая, парень хромал за контр-адмиралом. Он надеялся, что Карен не будет столь же расстроена им, как две недели назад — в конце концов, он САМ виноват, что получил ожог. Когда они вошли в вейр, Эмерсон зажгла несколько ламп, добавив света, затем приказала:
— Раздевайся!
— Но… госпожа адмирал!
Чехов знал: приказ есть приказ, но его трепет перед адмиралом просто не мог ему позволить лишиться всей его одежды вкупе с достоинством. Особенно перед женщиной!
Эмерсон притопывала ногой и свирепо смотрела на стоявшего перед ней парня.
— А как еще, по-твоему, я могу взглянуть на рану? Глаза у меня не рентгеновские, как ты, возможно думаешь обо всех в чине выше капитана. — Но тут ее взгляд смягчился и она сжалилась над ним. — Ладно. Я отвернусь. Трусов можешь не снимать, но я должна буду убедиться, что никаких других ран, кроме явного ожога бедра, ты не получил.
— Есть, госпожа адмирал.
Чехов подождал, пока адмирал отвернется, и быстро стащил летную одежду. Он благодарил удачу за то, что сегодня утром вместо набедренной повязки решил надеть форменное белье. Иначе адмирал и над этим могла бы подтрунивать. Он подошел к кровати Сипака и осторожно лег. Ожог начинал болеть по-настоящему сильно, хотя он и не собирался признаваться в этом Эмерсон.
— Я готов, госпожа адмирал.
Эмерсон обернулась и приблизилась. Когда она склонилась осмотреть рану, Чехов отвернулся, уставившись в стену. Карен покрыла его ногу толстым слоем мази; сразу стало легче, а вскоре боль и вовсе прекратилась. Перевязывая место ожога, она бормотала себе под нос. Потом сказала:
— Вставай, лейтенант.
Приподнявшись, затем встав, он спросил:
— Засем?
— Надо укрепить повязку, чтобы она не соскользнула. Для этого придется обернуть бинт вокруг твоей талии. Ты знаешь, — сказала она словоохотливо, — если бы этот клочок нити упал хоть немного повыше, остаток жизни ты бы пел сопрано. Медики Федерации могут заменять утерянные конечности и некоторые внутренности, но до половых органов пока еще не добрались.
Аппукта Чехов покраснел с головы до пят. Не зная, поддразнивает адмирал или говорит серьезно, он спросил:
— Насколько серьезна моя рана, госпожа адмирал? Надо ли мне являться в лазарет?
— Нет, если будешь ухаживать за раной. Иными словами, менять повязку не реже двух раз в день и смазывать ожог. — Эмерсон стояла со смешинкой в глазах. — Будет шрам. Если захочешь, его можно будет позже легко удалить в лазарете. Пока же менять повязки и следить, не началось ли воспаление, смогу либо я, либо доктор Коллинз, или еще кто-то — на твое усмотрение.
— А разве не могу я делать это сам? — чуть умоляюще спросил Чехов. — Я вполне справлюсь со сменой повязок. Не так уж это сложно.
— Да, но, если присоединится инфекция, а ты этого не заметишь, то можешь потерять ногу, а заодно — и кое-что другое. — Чехов сглотнул, снова вспыхивая и бессознательно прикрывая рукой некую весьма ранимую область. Адмирал продолжила: — Например, жизнь.
— Я попрошу Гвина помочь. А я послежу за его плечом. Можно так сделать? — спросил юноша едва ли не отчаянно. Ему очень хотелось, чтобы повязки менял мужчина, а не женщина, и, поскольку Сипака поблизости не было…
— Можно, только если у кого-то из вас начнется воспаление, не забудьте показаться целителям.
— Слушаюсь, госпожа адмирал. Я могу идти, госпожа адмирал? — Он потянулся за своей одеждой, почти отчаявшись избавиться от неловкости.
— Только не забывай, что я сказала, лейтенант.
Эмерсон смотрела, как парень вновь натягивал летный костюм; когда штаны задели повязку, она сочувственно поморщилась. А потом повернулась навстречу очередным дурным вестям о самой последней атаке чужих на холд Бухту.
Контр-адмирала Эмерсон разбудил настойчивый сигнал устройства внутренней связи. Посмотрев на хронометр, она увидела, что ей позволили проспать почти восемь часов. Этого, однако, хватило не более чем на то, чтобы едва коснуться краешка ее безмерной усталости. Она загнала себя больше всех, и теперь начинала за это расплачиваться. Но до тех пор, пока они не одолеют чужих, времени на отдых не будет. Сейчас они, по крайней мере, располагали одним пленным, которого можно было изучить — десантники сумели его захватить ценой многочисленных ранений своих товарищей, и теперь птицеподобное существо содержалось в охраняемом изоляторе лазарета.
Нажав на переключатель, она сказала:
— Да?
— Вирус растет хорошо, Карен, — донесся из переговорного устройства голос доктора Коллинз. — А специалисты инженерной службы задумали штуковину, которая взорвется над их цитаделью. Впрочем, потребуется не менее двух дней, чтобы сделать и проверить ее.
— Дай мне принять душ, перекусить чего-нибудь и просмотреть последние сводки. Ой, а как там Сипак?
— Проснулся и бузит. Ему хочется на волю, но мне не нравятся инфильтраты, сохраняющиеся у него в легких. Я сказала, что надо потерпеть еще денек, а если будет вымудряться — проторчит все десять.
