— Совершенно с вами согласен. А что поделаешь — закон суров, но справедлив. И не мы с вами его придумали.
Новенькое, без единого дефектного электрона сердце Сухова болезненно сжалось. Все, западня захлопнулась. Просить, умолять, возмущаться?
— Так! — Тарт энергично вскочил. — Вы ремонтные автоматы, я не ослышался?
— Совершенно верно.
— Хорошо. Могу я связаться с вашими властями?
— Разумеется. Правда, мы находимся на периферии, ответа придется немножечко подождать.
— Сколько?
— Лет двести.
Тарт тихонько присвистнул.
— Скажите, а золото, бриллианты — они не могут заменить кредиты?
— Ну и юмор у вас!
— Какая-нибудь иная форма расплаты? Лунами или, например, унитазами?
— Ха-ха-ха! — взорвался Голос. — Ха-ха-ха! Ой, не могу, извините… У вас такой тонкий, неподражаемый юмор, что я больше не в силах подыгрывать. Превосходно, преуморительно — и с какой серьезностью! Я счастлив познакомиться с вашей цивилизацией. Право, если у вас все такие, она, чего доброго, навсегда займет первое место в межгалактическом конкурсе остроумия.
Кровь прихлынула к лицу Тарта.
— Ах, вот даже как!.. — в бешенстве пробормотал он. — На межгалактическом, стало быть, конкурсе остроумия… Ну, хорошо, тогда еще одна, самая последняя шутка. Что произойдет с вами и вашей мастерской, если аннигилят нашего корабля вдруг взорвется?
— Мы погибнем.
— Прекрасно!
Тарт быстро взглянул на Сухова. Тот безнадежно кивнул. «Выбора нет, — сказал его взгляд. — Действуй!»
Тарт шагнул к пульту и набрал несколько команд.
— Послушайте, вы, сверхцивилизация… — глухо проговорил он. — Мы, люди, только недавно вышли в Галактику. Но мы уже давно покончили с торгашеской моралью, ее дикими законами, финансовыми кровопийцами. И мы понятия не имеем ни о каких ваших кредитах. Но и погибать просто так мы не собираемся. Не на таких напали! Мы, знаете ли, гордость имеем… Плевать мы хотели на ваш идиотский закон! Люди, да будет вам известно, скорей умрут, чем сдадутся. Поэтому… Либо вы отпускаете нас без уплаты долга, либо мы все к чертовой матери взрываем — и вас и себя!
— Ха-ха…
— Довольно, это не шутка. — Тарт быстро нажал на переключатели. — Одно движение моего пальца, и…
Смех оборвался.
— Что? — встревоженно проговорил Голос. — Так это не шутка? Вы собираетесь… Но почему?!
— Отпускаете вы нас или нет? Считаю до трех. Раз…
— Но мы вас не держим! Летите, куда угодно! Только ведь вы все равно погибнете…
— Это угроза?
— Какая уж там угроза… — Голос грустно поник. — Это закон. Всякий отказавшийся от уплаты морального долга погибает как разумная личность.
— Сходит с ума? — саркастически усмехнулся Тарт, хотя ему было отнюдь не до смеха.
— Да, вроде как вы сейчас… Какой ужас, какое безумие! Летите, летите — и, пожалуйста, поскорей! Это невыносимо!
— И вы против нас ничего не предпримете? Не верю.
— Но мы действительно ничего не предпримем! Как можно ограничивать чью-то разумную волю! Это против всех законов!
— Гм…
Палец Тарта нерешительно замер на кнопке.
— Подождите! — воскликнул Сухов. — Один последний вопрос. Как выглядят эти самые треклятые кредиты?
— Не знаю.
— Что-о? Вы не знаете, как выглядят…
— Откуда? Кто может заранее знать, каким окажется ответное кому-то добро?
— Так, значит, ваши кредиты — это…
— Ну да. Помощь чужому и постороннему. Услуга. Дружеская поддержка. Сострадание и сочувствие. Любая форма добра. На этом стоит мир. Кстати, забыл вас предупредить: с вас уже только семнадцать кредитов. Те ваши речи, которые мы приняли за желание нас повеселить, доставили нам несколько приятных минут, и…
У Сухова запылало лицо.
— Но вы же автоматы! — вскричал он, цепляясь за соломинку. — Ваше удовольствие…
— А разве у нас нет разумных потребностей? — с обидой произнес Голос. — И разве мораль не одна для всех?
Сухов схватился за щеку. Уж лучше бы оплеуху!.. Вид Тарта был не менее жалок.
— А кто… — Слова дались Сухову с великим трудом. — А кто определяет размер… э… кредитов, кто контролирует их уплату?
— Совесть, конечно. Кто же еще?
Тарт и Сухов отважились посмотреть друг на друга, когда меж ними и надписью «Ремонт электронов» остался миллиард-другой километров, а огненные слова, видимо за ненадобностью, погасли. Или где-нибудь зажглись, на каком-нибудь другом, неведомом языке.
— А ведь они правы по всем статьям, — мрачно проронил Сухов. — Кто не платит за добро добром, тот действительно перестает существовать как разумная личность. Это и в самом деле закон.
— Да, — столь же угрюмо откликнулся Тарт. — Но знаешь, — мы, кажется, снова влипли.
— Это еще почему?
— Мы превратились в неоплатных должников. Они же для нас такое сделали! Всей нашей жизни не хватит, чтобы расплатиться. И нас, боюсь, замучает совесть.
— Гм… — сказал Сухов. — Нет. Технические услуги они дешево ценят. Вспомни: несколько минут хорошего настроения — и для кого? — один кредит. Кроме того…
— Да?.
— Всю жизнь чувствовать себя неоплатным должником, вечно терзаться угрызениями совести — что может быть хуже? Нет, они не могли поступить столь жестоко.
Тарт в сомнении покачал головой.
— Так-то оно так, — проговорил он тихо. — А сколько мы взыщем с самих себя за глупое, недостойное там, у них, поведение?..
Справа склон был ослепляюще-белым, слева непроницаемо черным. Они ехали дном ущелья по самой границе света и мрака, жары и холода, но разницы между крайностями не ощущали. Свет был безжалостно неподвижен, и темнота тоже; жесткая нагота камня была там и здесь; одинаково мрачное небо катилось над вездеходом, повторяя изгибы ущелья. Даже камни стучали под гусеницами не так, как на Земле, — резче, грубей. Проводником звука был металл, только металл; и отсутствие воздуха лишало его привычных обертонов.
И сами люди находились в футлярах-скафандрах, да и скафандры тоже были вложены в футляр — коробку вездехода. Уже пять часов в скафандре, где воздух вроде бы воздух, но какой-то процеженный, химический, безвкусно-неприятный. А снаружи — мрак и пламень, оцепеневший костер безжизненной материи. Ни одной земной краски!
Голова в шлеме уже казалась чужой. Тело устало от неподвижности одних мышц и от тупой борьбы с тряской других. Все: и мысли, и чувства, и плоть — жаждало отдыха. И прежде всего отдыха от Луны. Энергией их могла наполнить одна-единственная зеленая былинка. Но увидеть ее можно было лишь во сне.
