Был и еще один мотив, по которому штурману непременно хотелось самому выйти в открытый космос. Ему хотелось собственными руками раздобыть для Антуанетты пробу бурых облаков.
«Мальчишество!» наверняка сказал бы капитан. Но Карлос Санпутер спит в анабиозе, как и все остальные члены экипажа.
Стафо протянет ей колбу, и Антуанетта улыбнется… Она уже скоро проснется. Скоро проснутся все. Сила тяжести на корабле продолжает падать в точном соответствии с кривой, предсказанной ЭВМ.
…Стафо пришел в себя от осторожного, но настойчивого прикосновения щупальца. Раскрыл глаза. Перед ним стоял Роб.
— К вылазке все готово, — сказал он.
— Что нового на пульте?
— Скорость продолжает падать.
— А сила тяжести?
— Тоже.
— Чувствую, — кивнул Стафо. — До нормальной силы тяжести еще далековато… Данные при тебе?
Робот протянул Стафо несколько узких полосок перфокарт. Штурман внимательно просмотрел их.
— Что ж, пока все идет так, как предполагалось, — заметил он, возвращая перфокарты роботу. — За исключением того, что «Рената» теперь слепа, как крот… — Стафо закашлялся и закончил: — Теперь уже пробуждение экипажа не за горами. Когда проснутся — сообща будем выпутываться…
Манипулятор донес Стафо до переходной камеры. Роб шагал рядом, чуть приотстав.
Послушный команде манипулятор, осторожно шагая, вынес штурмана на внешнюю обшивку «Ренаты». Тяжелые облака клубились над самой поверхностью корабля. В первые мгновения они произвели на Стафо впечатление густой, даже вязкой массы. Бурая пыльца оседала на гибких сочленениях манипулятора, на серебристой поверхности скафандра. Штурман посмотрел на Роба: тот в течение нескольких минут стал бурым.
Стафо вытащил колбу, какое-то время подержал ее открытой и затем тщательно закрыл. Проба взята! Антуанетта будет довольна.
За время вылазки Стафо успел убедиться, что внешняя обшивка корабля в приличном состоянии — он ожидал худшего.
— Пора обратно! — произнес в мембрану Стафо, глянув на часы, и они с Робом двинулись к люку, ведущему в переходную камеру.
Штурман почти не удивился, что и на этот раз люк оказался заклиненным. Подобное случалось на корабле слишком часто, и Роб разработал простую, но эффективную процедуру для таких случаев. Вот и теперь он достал лучевой пистолет и провел невидимой струей строго по месту стыковки люка и обшивки — этого оказалось достаточным, чтобы люк открылся.
После переходной они направились в дезокамеру. Стоя под струями жидкости, Стафо задумчиво наблюдал, как с его скафандра клочьями спадает на пол бурая летучая масса. Что касается Роба, то ему процедура, казалось, доставляла удовольствие, он вертелся под струями так и этак и не спешил выключать душ.
Но, видимо, Стафо переоценил свои силы, да и вылазка переутомила его. Перед глазами штурмана появилось странное мерцание, которое стремительно усиливалось. Он хотел вызвать на помощь Роба, но губы и язык одеревенели, стали непослушными. В довершение всего вспыхнул экран, который с того часа, когда Антуанетта легла в анабиоз, включать было некому. Из глубины его надвигался на Стафо огромный серебристый паук. Щупальца его хищно двигались, поверхность колыхалась.
Стафо почувствовал, что летит в бездонную пропасть. Пальцы его разжались, и пробирка упала на пол. Глухой стук — было последнее, что слышал штурман.
* * *
Дор недоумевал: единственная светящаяся точка, оставшаяся на чужом корабле, вдруг покинула очерченную для нее область… «Существо покинуло корабль и вышло в открытый космос?» — констатировало Око вселенной. Что же это могло значить? У особи острый приступ клаустрофобии — боязни замкнутого пространства? Или, быть может, она просто повредилась в уме, оставшись одна на борту?
Светящаяся точка после некоторого времени возвратилась внутрь области, очерченной на биоэкране. Светлячок погас было на короткий миг, затем снова разгорелся, но тлел очень слабо, еле заметно. Око вселенной следило за биоэкраном круглые сутки, не полагаясь на отбившихся от рук помощников. Дор не хотел пропустить момент, когда светлячок окончательно погаснет с тем чтобы вблизи изучить корабль. Все складывалось удачно. Корабль, который, очевидно, некому было вести, резко терял скорость и скоро должен был зависнуть в неподвижности в самом центре силовой ямы.
* * *
Проснувшись, Стафо поначалу не мог сообразить, что произошло. Он давно уже покинул манипулятор и спал в своем гамаке, но почему-то висел в воздухе рядом плавало одеяло. Он сделал резкое движение, пытаясь схватить одеяло, и больно ударился локтем о стенку. Это его привело в себя.
Невесомость!
Какое-то время Стафо, кувыркаясь, плавал в пространстве отсека, погружаясь в давно забытые ощущения невесомости. Затем, перебирая руками по штанге, бросился к головному пульту.
Обзорный экран был по-прежнему закрыт сменяющими друг друга картинами, в которых штурман отчаялся уловить хоть какой-нибудь смысл. К счастью на пульте имелись приборы, дублирующие работу друг друга. Один из них показывал, что все дюзы «Ренаты» отключились.
Хорошенькое дело! Пока он спал, автоматы, видимо, уже включили механизм пробуждения экипажа. Лента не работала. Стафо прыгнул в манипулятор и помчался в биозал. Он отвык от состояния невесомости и чувствовал себя неуклюже. Что касается манипулятора, то он приспособился быстро и теперь покрывал огромные отрезки коридора, совершая математически рассчитанные прыжки.
Вот и биозал. У Стафо перехватило дыхание. Где-то здесь, за одной из этих двадцати семи дверей, крепким сном спит Антуанетта. Меньше чем через сутки он увидит ее!..
Штурман медленно обошел все двери. Там, за герметическими люками, происходит таинство пробуждения к жизни организма, погруженного в мертвый сон. Там действуют сложнейшие приборы, клеточка за клеточкой возрождая тело. Антуанетта когда-то рассказывала ему про анабиоз, и Стафо корил себя сейчас за то, что не столько слушал, сколько смотрел на нее. Впрочем, из ее рассказов он запомнил, что за двадцать часов до выхода человека из анабиотической ванны циферблат часов над дверьми начинает мерцать. И пришедшая в движение часовая стрелка, обегая за кругом круг, говорит о том, что процесс пробуждения проходит нормально.
Роб, расставив на доске шахматные фигуры, решал задачу, которую, по всей вероятности, сам и придумал — он любил подобные упражнения.
Постепенно штурманом начало овладевать беспокойство. Он снова обвел взглядом темные циферблаты. Неужели до пробуждения экипажа остается все еще больше двадцати часов?
