— Мне трудно судить о нём как о кандидате. Но вопросы он задавал интересные.
Этот его настрой заставил меня рвануться в наступление:
— Конечно, такому опытному политику нетрудно подать себя в выгодном свете. Следует признать, что он многого добился на своём посту. Но на протяжении почти всей карьеры он чаще всего вызывал к своей персоне негативные чувства. На Капитолийском холме его почти все ненавидели. Главный погоняла партии на протяжении трёх президентских сроков. Мимо него муха не пролетит.
Ван ухмыльнулся:
— Вы думаете, что я так уж наивен, Тайлер? Опасаетесь, что господин Ломакс меня использует в своих узких интересах?
— Нет, не наивный, но…
— Новичок? Согласен. Всех нюансов вашей политики я не улавливаю. Но всё же я не так уж молод, на несколько лет старше Ломакса. Да и самому приходилось занимать административную должность.
— Да ну?
— Три года. — В голосе его звучала нескрываемая гордость. — Сельскохозяйственный администратор кантона Ледяных Ветров.
— О…
— В правительственном органе большей части дельты Кирилоджа. Конечно, это не президентство в Соединённых Штатах. В сельскохозяйственном управлении нет чёрного «ядерного чемоданчика». Но однажды положил конец махинациям местного чиновника, искажавшего данные об урожае и сбывавшего излишки на сторону.
— Двойная бухгалтерия?
— Уж как её там ни назови.
— Значит, Пять Республик коррупция тоже не обошла?
Ван моргнул раза три, послав волны по морщинам щёк:
— Как же, как же. Ведь и там живут люди. Не понимаю, почему многие земляне так наивны. Прибудь я из какой-нибудь другой страны — Франции, Китая, Техаса, — никто бы не задал такого вопроса. И у нас люди воруют, мухлюют, берут взятки…
— Да, понимаю…
— Вот видите… Вы работаете в «Перигелион фаундейшн». Вы встречались с людьми старшего поколения, с людьми, чьими отдалёнными потомками являются нынешние марсиане. Ведь вы не станете утверждать, что эти люди идеальны, лишены недостатков?
— Нет, конечно, но…
— И всё же это недоразумение носит какой-то всеобщий характер. Даже в книгах, которые вы мне передали, написанных до «Спина»…
— Вы их читали?
— Взахлёб. С наслаждением. Большое спасибо. Но даже в этих книгах марсиане… — Он пошевелил пальцами, подбирая слова.
— Некоторые могут показаться слегка бесплотными, отрешёнными, святыми, что ли.
— Что-то в этом роде. Мудрыми. Хрупкими с виду. Сильными в сути своей. Отцами-предками. Но для нас, Тайлер, вы являетесь отцами-прародителями. Древний вид, древняя планета. Неизбежная ирония.
Я чуть поразмыслил:
— Даже Герберт Уэллс…
— Его марсиане едва нос кажут. Абстрактное, обобщённое зло. Не мудры, хотя и умны. Но, если копнуть, черти и ангелы — братья и сёстры.
— А более поздние романы…
— Очень интересны. В них протагонисты, по крайней мере, люди. Однако главное удовольствие в этих историях получаешь от пейзажей. Вы не согласны? Трансформативные пейзажи. Судьба за каждым пригорком.
— И, конечно, Бредбери…
— Его Марс — не Марс. Но зато его Огайо заставляет меня вспомнить о Марсе.
— Я вас понимаю. Вы тоже люди. Марс не Царствие Небесное. И из этого с неизбежностью следует, что Ломакс попытается использовать вас в своих собственных политических целях.
— И я это полностью сознаю. Я в этом уверен, можно сказать. Совершенно очевидно, что меня можно использовать в каких-то целях, и здесь у меня есть выбор: согласиться или отказаться. Сотрудничать или воздержаться. Выбрать верное слово. — Он улыбнулся, в очередной раз обнажив ровные зубы сияющей белизны. — Или неверное.
— А чего бы вы хотели от всего этого?
Он развёл руками жестом столь же марсианским, сколь и земным:
— Ничего. Я марсианский святой. Однако приятно было бы увидеть, как репликаторы рассеются по Вселенной.
— Исключительно в целях познания?
— Это я признаю в качестве святого мотива. Узнать хоть что-то о «Спине».
— И бросить вызов гипотетикам?
Ван снова моргнул:
— Я надеюсь, что гипотетики, кем бы они ни были, не истолкуют этот шаг как вызов.
— А если истолкуют?
— Но почему?
— Если истолкуют, то вызов брошен с Земли, а не с Марса.
Ван Нго Вен заморгал часто-часто. Потом на его лицо вернулась улыбка, терпеливая, одобрительная:
— Вы достаточно циничны, доктор Дюпре.
— Не по-марсиански?
— Совершенно.
— А Престон Ломакс поверил в вашу ангельскую природу?
— На этот вопрос только он сможет ответить. Последнее, что он мне сказал… — Тут Ван оставил свои оксфордские манеры и произнёс голосом Престона Ломакса с интонациями Престона Ломакса: — «Очень рад беседе с вами, посол Вен. Вы выражаетесь прямо и открыто. Мне как давнему обитателю округа Колумбия это в новинку».
Услышав такое от говорящего на живом английском меньше года, я чуть язык не проглотил. Конечно же, я похвалил его таланты.
— Я ведь лингвист, Тайлер. Читаю я по-английски с детских лет. Живая речь, конечно, другое дело, но у меня к языкам способности. Одна из причин того, что послали именно меня. Тайлер, у меня к вам просьба. Не могли бы вы принести ещё книг по вашему выбору?
— Но о Марсе, боюсь, я больше ничего не найду.
— Не о Марсе. О чём угодно. Любое, что вы считаете важным, что для вас что-то значит, что доставляет вам удовольствие.
— Для вас почли бы за честь составить подборку профессионалы, профессора английской литературы.
— Не сомневаюсь. Но я прошу именно вас.
— Даже боюсь браться. Я ведь просто читатель, читаю бессистемно, больше всего современных авторов.
— Тем лучше. Я остаюсь один чаще, чем вы думаете. Помещения мои удобны, но выйти из них — всегда проблема. Ни в кафе, ни в кино или в какой-нибудь клуб. Я могу попросить у моих гостеприимных хозяев, но велика ли радость читать книги, отобранные комитетом. А добрая книга — всё равно что добрый друг.
Ван, можно сказать, почти жаловался на своё положение в «Перигелионе» и на Земле. В дневное время ему всегда было чем заняться, времени на ностальгические воспоминания не оставалось, да и нельзя сказать, что он уж обвыкся в новой обстановке мира, который для него всегда останется чужим. Но ночью, перед тем, как заснуть, он иногда представлял себя идущим по берегу марсианского озера, видел парящих над водой птиц. Эта воображаемая прогулка всегда происходила при вечернем освещении. Он всматривался в даль, где неслась по ветру, расцвечивала небо поднятая ветрами пыль пустыни Ноакис. В видениях он всегда оставался один, но знал, что его ждут за следующим поворотом извилистого берега, за выступом крутой скалы. Ждут друзья или случайные знакомые, ждут погибшие дети. Ван знал, что они обрадуются, увидев его, заговорят с ним, притронутся, обнимут. Видения, грёзы…
