Вдруг вагон вновь резко дернулся и остановился. К замерзающим людям, почти подчинившимся сонным чарам, звуки вернулись визгом тормозов и режущими слух гортанными криками саров за прогибающейся перегодкой.
— Грег, высаживай окно! — слабым голосом скомандовал Седой. — В коридор нам не прорваться… Вынимаем бляхи! Они нашли щель, вдувают нам сонную пыльцу…
— Гриша, окно ты так просто не пробьешь, — из последних сил сказал Петрович, заставив себя подняться и шаря обеими руками по полке, куда Марина с вечера уложила Кирюшу. — Вынь у меня ключ из кармана, у меня чего-то руки плохо слушаются…
Ямщиков, стараясь не дышать, достал из кармана проводника металлический штырь с полым углублением с одного конца. Плохо соображая, он все-таки нашел на раме две скважины с металлическими пипками внутри. Легко отвернув их странным обрубком, он тупо уставился на окно, пытаясь сообразить, почему же оно все-таки не открылось после его титанических усилий. В ушах застучала кровь, и вновь проваливаясь в черный, как снег за окном, сон, Ямщиков всей тяжестью повис на поручне вверху окна…
Законы физики все еще действовали в восьмой части, поэтому окно начало медленно отъезжать вниз. Люди в купе с кашлем хватали свежий, обжигавший холодом воздух.
В дверь купе кто-то с силой вгрызался снаружи. Хотя до конца раму дотянуть так и не удалось, Ямщиков принялся по очереди подсаживать все еще беспомощных спутников в узкий оконный проем, потому что дверь вдруг начала надуваться пузырем в разных местах, ежась тонкими морщинками лишь там, где были с вечера начертаны защитные пентаграммы. Первым по откосу покатился Седой, за ним из окна вылетела Марина в развевающейся дубленке и каких-то дурацких коротких штанах. Дверь теперь держали только пентаграммы и красные шерстяные нити, сквозь которые уже просвечивали очертания тварей, пытающихся прорваться в купе. А Ямщиков все никак не мог оттащить от верхней полки Петровича.
— Кирюши нигде нет! — стонал Петрович, растопыривая руки. — Без Кирюши не пойду!
Однако увидев, что за мышки лезут к ним через натянутые струною нити, он сам выскочил в окно. Ямщиков, повиснув руками на плоскости окна уже с другой стороны вагона, даже зажмурился, когда дверь все-таки лопнула большим ядовитым пузырем, растекаясь по пластиковым стенкам купе…
— Что это вагон-то вдруг встал? — через силу спросил запыхавшийся Ямщиков, подбегая к стоявшей поодаль троице. И шутки ради добавил: — Кто-то ночью песку, что ли, в буксы сыпанул?
— Ага! Мы с Кирюшей, — каким-то безразличным тоном сказала Марина. — Кира сказал, что надо на всякий пожарный случай… Говорил, что в пожарных случаях — песок первым делом помогает… Смотри!
Тут Ямщиков, наконец, повернул голову от вагона, где в зияющем проеме окна с минуту на минуту могли появиться сары, и обомлел. Вагон почти вплотную подъехал к сопке с проплешинами выгоревшего леса на вершине. Белевшая в утреннем сумраке сопка медленно покрывалась шалью черного снега. А с самой вершины, будто пробудившийся вулкан, в небо бил поток холодного алого пламени.
— Им сейчас туда только долететь осталось, — с отчаянием сказал Ямщиков. — А мы снизу будем подпрыгивать, как цуцики… Нам бы там надо быть! Вот же непруха… Не везет, так не везет… Может, хоть пики удастся добросить?
— Врата открыты, — сказал Седой, вынимая из-за пазухи литой трезубец, сноровисто привинчивая к нему довольно длинный черенок. — Все-таки, думаю, они не откажут себе в удовольствии нас прикончить… Чем они рискуют? Да ничем! Так что сейчас начнется… Флик, не стой дурочкой! Поджигай все, что может гореть! Вы бы схоронились пока куда-нибудь, Алексей Петрович!
Петрович не ответил ему и даже не удивился, как это очкарик всю дорогу хранил на себе такое внушительное холодное оружие. Все его внимание было приковано к происходящему на крыше прицепного вагона. Не обращая внимания на предостережение Седого, он заторможено, нелепо выкидывая руки, побежал вовсе не прятаться. Огибая вспыхивающий и тут же гаснущий валежник, продолжавший тлеть ленивым полумертвым огнем, он бежал прямиком к вагону, с трудом переставляя в разряженном воздухе ноги. На бегу Петрович надрывно кричал двум крылатым гадюкам на крыше:
— Кирюша! Мальчик мой! Не трогайте моего удавчика, ироды!
Ямщиков отвернулся от сопки и обомлел, глянув, куда поскакал их проводник. Прицепной вагон на глазах проседал на осыпающейся насыпи, а по его крыше два сара, неловко подпрыгивая на странных лапах с желтоватыми копытцами, пытались скинуть на черный снег бившего их мощным хвостом Кирилла. Одного из них змею удалось ухватить за копыто. Свернувшись в плотное кольцо, он, непрерывно орудуя пятнистым хвостом, надежно удерживал отчаянно вырывавшегося из его тисков сара. И резкий, пронзительный крик неразлучника, пытающегося взлететь, будил засыпавшую вечным сном непроходимую тайгу.
Второй сар вдруг расправил крылья, балансируя на самом краю крыши накренившегося вагона. Желтые глаза его блестели. Втягивая воздух рваными ноздрями с бахромой шевелящихся волосков, он внимательно посмотрел на вершину сопки. Время истекало, и скоро все эти странные фигурки, смешно подпрыгивающие внизу, тщетно пытавшиеся разжечь пламя, уснут навеки, включая неизвестно откуда взявшегося Хранителя…
Неразлучник, чью ногу, резко мотая всем телом, выворачивал Хранитель, пронзительно вскрикнул, и сразу за его воплем раздался подозрительный хруст. Крылья попавшего в Кирюшин капкан сара безнадежно повисли, и каждый удар змеиного хвоста причинял ему нестерпимую боль, все глубже загоняя небольшие коготки на краях крыльев в еще не успевшую загрубеть кожу.
Свободный сар легко взмыл в неподвижный воздух. Вокруг него стаей взметались черные снежинки, висевшие в воздухе, словно заснув на лету. Сделав несколько кругов над непрерывно визжащим от боли неразлучным, сар внезапно спикировал вниз, вытянув вперед две узловатые, покрытые рыжей шерстью лапы с необыкновенно острыми длинными когтями. Ударив ими рядом с неразлучником, сиплые крики которого слились в сиплый вой, сар и сам взвыл от боли и разочарования, поскольку ему тут же прилетело по сморщенной, заросшей клочковатой шерстью сопатке вертким пятнистым хвостом. Несколько раз сар поднимался, переваливаясь на копытцах, отходя для взлета на край вагона, подальше от молотящего хвостом удава. От визга пикировавшего неразлучника, пытающегося освободить собрата из железной хватки Кирюши, закладывало уши. Внезапно второй сар, воспользовавшись тем, что Кирюша на мгновение освободил голову из колец, отслеживая пикирующего противника, всем телом упал на него, выкинув вперед уродливые когтистые лапы… Хвост удава резко взвился и тут же бессильно упал, неловко свесившись с крыши вагона…
— Кирюшенька! Мальчик мой! — с мукой в голосе застонал внизу Петрович. Он чувствовал, что, подобно всему тому, что его окружало в этом ужасном месте, в нем самом медленно замирает жизнь. Но безысходное горе от одного вида безжизненно повисшего хвоста безрассудного проказника Кирюши, ползком просочившегося в душу Петровича со своей нелегкой судьбой, не имело границ. Проводник принялся в отчаянии стучать кулаками по обшивке вагона в такт угасающему ритму своего сердца. С крыши к самому его лицу неожиданно свесилась страшная ушастая голова с небольшими ветвистыми рожками и двумя рядами острых кривых зубов, с которых стекала ядовитая слюна… Мельком глянув в переполненные ненавистью глаза неразлучника, Петрович потрясенно прошептал: "Товарищ Циферблатов!.." и провалился в гулкую пустоту.
Столб пламени над сопкой начал темнеть, приобретая нездоровый багровый оттенок, в котором уже просматривались синюшные, трупные всполохи. Привратники, изнемогая, растаскивали кучу валежника возле насыпи, намереваясь создать на пути саров огненный фронт. Но огонь не разгорался: едва вспыхнув, он тут же гас в странном безжизненном воздухе, сколько Марина не старалась, до волдырей обжигая пальцы. Ямщиков удивился про себя тому, какими же тяжелыми оказались на проверку черные снежинки. Но вслух прошептал только то, что больше всего его тревожило:
— Они вообще бой не примут… Мы им больше не нужны… Мы им раньше были нужны… В качестве придурков с бляхами… В качестве гарантии, что доедут нормально, без крушений… Мы были их пропуском в восьмую часть…
Он бы зарыдал от бессилия, но впервые его бессилие было настоящим, поэтому даже слез не было.
— Нет, сейчас они пойдут к нам! — упрямо сказала Марина, показывая рукою на сара, помогающего взлететь раненому неразлучнику, и уверенно добавила: — Им надо принести Последнюю Жертву… Пока в нас жива душа!..
* * *
Вагон въехал в подготовленный циферблат, но почему-то вдруг остановился. Но разве это уже имело значение, если Факельщик так и не разжег свой огонь? Все жертвы будут приняты и оценены. Все получит свою цену.
