Что дикари знали об опреснях, я даже представить себе не могла, хотя последующие события вскоре заставили меня осознать мое собственное невежество. Меня привели в грязную деревеньку, где, волоча за волосы, продемонстрировали населению, весьма неразумно хвастаясь при этом богатой добычей, так что большинство жителей деревни тут же потребовали свою долю. После этого меня повели к чуть более опрятному дому, в котором жили жрецы.
Шестеро жрецов вышли из дома - грязные, оборванные, с изможденными лицами. Меня снова провели перед ними, как на параде, и, пока они решали мою судьбу, я старалась как можно больше понять, глядя вокруг и прислушиваясь к разговорам. В темном дверном проеме я заметила женщину, куда более чистую и опрятную, с надменной осанкой, в платье, расшитом бисером и украшенном драгоценными камнями. Она, в свою очередь, пристально разглядывала меня. Я не могла понять, что выражает ее пронзительный взгляд.
Жрецы решили держать меня в заключении, пока не выяснят, кто я такой и какую выгоду можно извлечь из моего пребывания на острове. Меня отвели в лачугу на околице; в сущности, даже не в лачугу, а в пещеру, выдолбленную в скале. Вглядываясь в кромешную тьму, тут же вызвавшую у меня приступ клаустрофобии, я в отчаянии смотрела на закрытую дверь. И в то же время меня разбирал смех при мысли о том, как низко я пала в смысле социального статуса. Я уж решила было признаться, что я женщина, и потребовать соответственно более мягкого обращения, но, обнаружив, что у меня есть компаньон, отбросила эту мысль.
Моим соседом был старик, такой же эксцентричный, как я сама. Все на острове устали от него и заточили в темницу. Его первые слова, обращенные ко мне (я никогда их не забуду) были:
- Какие вилки вам больше нравятся: с длинными зубцами или короткими?
Я тщательно обдумала ответ, поскольку от него зависело, сложатся у нас дружеские отношения или нет. Наконец я сказала:
- Предпочитаю вилки с длинными зубцами, поскольку они гораздо изящнее.
Старик пришел в восторг. Он потряс мою руку, представился, а затем выдал мне монолог на целый день, описывая себя самого, свое положение и этот остров. Мне не было нужды его перебивать, поскольку старик предупреждал все мои вопросы и говорил с такой энциклопедической дотошностью, что я просто сидела и слушала.
Остров действительно населяли бывшие пираты. Они не умели строить корабли - в сущности, они не умели ничего, разве что мародерствовать. У них было несколько женщин, и, прожив здесь почти тридцать лет, они образовали своего рода сообщество.
Удивительно, но на острове и впрямь был опреснь. Позже я узнала, что опресни были и на дне океана, и на вечных льдах Северного и Южного полюсов. Их поведение всегда являлось загадкой. Здешний опреснь занимался тем, что убивал людей - а когда не убивал, то стерилизовал мужчин и женщин.
После прибытия новой случайной партии отбросов общества опреснь слегка изменил свое поведение. Он перестал убивать, однако не допускал к себе женщин, кроме одной - той, которую выбирал сам. Это сочли религиозным знамением. С тех пор прибытие новых людей считалось благословением и их принимали с распростертыми объятиями. На острове установился новый порядок, а посредницей опресня была избрана одна из женщин. Никто не мог приблизиться к Ветру без ее позволения.
Мне стало интересно, каким же образом опреснь убивал людей, но старик тут же, не дожидаясь расспросов, удовлетворил мое любопытство и рассказал о ядовитых облаках и странных болезнях, распространявшихся от обиталища Ветра. Как ты, возможно, знаешь, опресни не передвигаются сами, хотя у некоторых есть агенты, Выполняющие их волю. У местного опресня таких агентов не было, он полагался на обычный ветер и прочие воздушные течения. Он убивал на расстоянии.
Люди научились общаться с опреснем через посредницу. Его главным образом интересовали их семейные дела, браки и наследники. Мне это показалось чрезвычайно странным; я решила, что на самом деле опреснь молчал, а жрецы делали собственные выводы, позволявшие им управлять местной жизнью.
Опресни, как и все Ветры, не немые; иногда они даже говорят, хотя, как правило, речь их невнятна и никак не соотносится с действиями людей. Я подумала, что Эти люди жили, руководствуясь скорее собственными суевериями, нежели реальными действиями Ветра.
На следующий день меня выпустили из темницы и сказали, что я - собственность человека, который первым ко мне подошел. Мне надлежало помогать ему с земледелием - вернее, с огородом, поскольку он только и умел, что выращивать корнеплоды да сажать ягодные кусты. Я подчинилась.
Конечно, вечно так продолжаться не могло. Я не собиралась оставаться рабыней. Если мне не суждено будет сбежать, я решила стать здешней правительницей и более или менее приучить островитян к цивилизации. Я могла дать им много полезного. Начала я со своего фермера, продемонстрировав преимущества одновременного посева двух видов зерновых, с тем чтобы они укрепляли друг дружку, боролись с болезнями и взаимно обогащали корневую систему. Занимаясь сельским хозяйством, я ни на минуту не переставала думать, как мне захватить над сообществом власть.
Меня все еще принимали за юношу. Я говорила немного и старалась малость запачкаться - что не так-то трудно, работая в огороде, - чтобы скрыть нежность моей кожи. Поскольку мой маскарад имел успех, я начала замечать, что молодые женщины острова начали бросать в мою сторону любопытные взгляды. Это натолкнуло меня на мысль.
Я вспомнила, как на меня глядела их жрица, и наконец поняла, что означал этот взгляд. Хотя я редко ее видела, я старалась, как могла, попадаться ей на глаза. Кроме того, я знала, что приближается день, когда опреснь взорвет ядерный заряд, заложенный глубоко под землей. Хотелось рассчитывать, что действие взрыва почувствуется и здесь.
Мне удалось понять, что эта женщина крайне суеверна и свято верит в свою роль посредницы между людьми и Ветром. Когда она бросала на меня взгляд, я отвечала ей тем же. Нас разлучало то, что ей все время полагалось находиться в доме жрецов или же ходить к опресню, хотя последнее было преимуществом для меня.
Став немного свободнее, поскольку- мой хозяин понял, что ему выгодно быть со мной в хороших отношениях, я несколько дней слонялась по оврагу за домом жрецов, так чтобы у жрицы, сидевшей у окна, не осталось никаких сомнений насчет моих намерений. Когда настало утро взрыва, я встала спозаранку, прокралась к дому и постучала в ставень. Жрица открыла, и я представилась ей. Она сразу пригласила меня в дом, но я замялась, прошептав о стариках, которые держали ее здесь. А что, если нас застукают?
