Сматерс увидел О’Брайена в иллюминаторе и махнул ему рукой; штурман помахал в ответ. Гуранин с любопытством взглянул вверх, чуть помедлил, затем тоже помахал рукой. Теперь замешкался О’Брайен. Черт, это же глупо! Почему бы и нет? И он помахал Гуранину длинным, дружеским, круговым взмахом.
И тут же усмехнулся сам над собой. Не хватало, чтобы их сейчас увидал Гоус! На аристократическом, кофейного цвета лице высокого капитана заиграла бы улыбка безумца. Бедный парень! Подобные крупицы эмоций были смыслом его жизни.
И тут О’Брайен вспомнил. Он вышел из рубки и взглянул в сторону камбуза, где Семен Колевич, помощник штурмана и главный кок, открывал консервы, готовясь к обеду.
— Не знаете, где капитан? — спросил О’Брайен по-русски.
Колевич холодно взглянул на него, закончил открывать жестянку, бросил круглую крышку в отверстие стенного мусоросборника и только тогда коротко ответил по-английски:
— Нет.
Выйдя в коридор, штурман встретил доктора Элвина Шнейдера, который направлялся на камбуз, в наряд.
— Док, не видели капитана Гоуса?
— Он внизу, в машинном отделении, ждет Гуранина, чтобы что-то обсудить, — ответил ему низенький круглолицый корабельный врач. Оба они говорили по-русски.
О’Брайен кивнул и пошел дальше. Спустя несколько минут штурман толчком распахнул дверь в машинное отделение и наткнулся на капитана Субодха Гоуса, выпускника Бенаресского политехнического института, Бенарес, Индия. Капитан рассматривал большую настенную схему корабельных двигателей. Несмотря на его молодость — как и каждому члену экипажа, Гоусу не было еще двадцати пяти лет, — огромная ответственность, лежащая на его плечах, прорезала под глазами капитана две черные ямы. Они придавали ему предельно напряженный и усталый вид.
О’Брайен передал капитану сообщение Белова.
— Гм-м, — произнес Гоус, нахмурившись. — Надеюсь, у него хватит ума не... — Внезапно он оборвал себя, поняв, что говорит по-английски. — Простите, О’Брайен! — сказал он по-русски, и глаза его еще больше потемнели. — Я стоял здесь и думал о Гуранине; должно быть, я вообразил, что говорю с ним. Простите.
— Ерунда, — пробормотал О’Брайен. — Мне это было даже приятно.
Гоус улыбнулся, затем улыбка резко исчезла с его лица.
— Я постараюсь, чтобы такое больше не повторилось. Как я говорил, надо надеяться, что у Белова хватит ума обуздать свое любопытство.
— Он обещал ничего не трогать. Капитан, не волнуйтесь, Белов — умница. Он — как все остальные; мы все — умницы.
— Функционирующий город... — размышлял вслух высокий индус. — Там могла сохраниться жизнь; вдруг Белов включит тревогу и приведет в действие что-нибудь невообразимое. Почем знать, там может оказаться автоматически действующее оружие, бомбы — все что угодно! Белов подорвется сам и взорвет всех нас. В этом единственном городе может быть столько всего, что весь Марс разнесет вдребезги!
— Ну уж вряд ли, — заметил О’Брайен. — Я думаю, вы переборщили. Я думаю, бомбы сидят у вас в голове.
Гоус посмотрел на него долгим отрезвляющим взглядом:
— Да, мистер О’Брайен, сидят. Это точно.
О’Брайен почувствовал, что краснеет. Чтобы сменить тему, он сказал:
— Хотелось бы на несколько часов получить Сматерса. Компьютеры, похоже, работают отлично, но лучше произвести выборочную проверку пары схем — так, на всякий случай.
— Я спрошу Гуранина, сможет ли он отпустить его. А ваш помощник?
На лице штурмана появилась гримаса.
— Колевич не разбирается в электронике и вполовину так хорошо, как Сматерс. Он чертовски хороший математик, не больше.
Капитан пристально посмотрел на штурмана, как бы пытаясь определить, нет ли иной причины в нежелании работать с Колевичем.
— Возможно. Но это напомнило мне кое о чем. Я буду вынужден просить вас не покидать корабль до старта на Землю.
— О, капитан, нет! Ужасно тянет размять ноги. И у меня столько же прав, сколько у остальных, чтобы... ступить на поверхность другой планеты.
Собственная фразеология заставила О’Брайена слегка смутиться, но, черт возьми, он преодолел сорок миллионов миль вовсе не для того, чтобы таращиться на Марс сквозь иллюминаторы!
— Можете размять ноги и внутри корабля. Мы оба знаем, что хождение в космическом скафандре — не слишком приятное занятие. Что же касается пребывания на поверхности другой планеты, то вы, О’Брайен, уже сделали это — вчера, во время церемонии установки маркера.
О’Брайен взглянул мимо капитана в иллюминатор машинного отделения. Через него была видна маленькая белая пирамида, которую они установили снаружи. На каждой из трех ее граней красовалась одинаковая надпись на трех разных языках: английском, русском и хинди. «Первая земная экспедиция на Марс. Во имя жизни человечества».
Миленькая надпись. Типично индийская. Но трогательная. И, как и все остальное в этой экспедиции, чистая патетика.
— Вы — слишком большая ценность, О’Брайен, чтобы рисковать вами, — пояснил Гоус. — Мы уже столкнулись с этим на пути сюда. Человеческий мозг не в состоянии рассчитать внезапное необходимое изменение курса с той скоростью и точностью, с какой делают это ваши компьютеры. А так как именно вы участвовали в их разработке, никто не может работать с ними так же успешно. Поэтому я приказываю вам оставаться на корабле.
— Но послушайте, все не так страшно: под рукой остается Колевич.
— Как вы сами только что заметили, Семен Колевич недостаточно хорошо разбирается в электронике. И если с этими компьютерами что-нибудь случится, мы будем вынуждены призвать Сматерса и использовать их в тандеме — далеко не самая эффективная рабочая схема. Да и, кроме того, я полагаю, что Сматерс плюс Колевич не вполне равняются Престону О’Брайену. Простите меня, но боюсь, мы не можем так рисковать — вы почти незаменимы.
— Ладно, — мягко сказал О’Брайен. — Приказано оставаться. Только позвольте мне чуточку возразить вам, капитан. Мы оба знаем, что на борту нашего корабля есть только один незаменимый человек — и это не я.
Гоус хмыкнул и отвернулся.
Вошли Гуранин и Сматерс, оставившие свои скафандры в воздушном шлюзе. Капитан и главный инженер быстро обсудили ситуацию (разумеется, по-английски), и в конце разговора Гуранин, почти без возражений, согласился одолжить Сматерса О’Брайену.
— Но он потребуется мне, самое позднее, к трем.
— Управимся, — пообещал О’Брайен по-русски и увел Сматерса. Гуранин пустился обсуждать с капитаном вопросы ремонта двигателей.
— Я удивляюсь, как он не заставил тебя заполнить на меня требование, — заметил Сматерс. — Черт возьми, он думает, что я — сибирский каторжник?
