Огненные сполохи отражаются в искрящейся янтарной жидкости, и от этого кажется, что глаза Эльзы вспыхивают как живые, а сама она уже с пониманием смотрит на меня. Я тоже улыбаюсь ей, и так мы неторопливо беседуем, стараясь высказать друг другу всё, что накопилось за истекший год.
День ее смерти… нелепая случайность, принявшая уродливые формы взбунтовавшейся действительности! Эта сцена навсегда стала для меня апофеозом бессмысленности и каждый раз воспроизводится как не тускнеющая во времени реминисценция. Я знаю, бороться с этим бесполезно. Если в памяти всплыли события того дня, избавиться от них не удастся. Скорей наоборот. Чем больше я пытаюсь отогнать назойливые картины, тем настойчивей они преследуют меня. Это тоже как болезнь, приступы которой надо как-то переносить, если они время от времени повторяются.
Всё произошло внезапно и до неправдоподобия обычно. В тот летний день мы собрались за город и договорились встретиться на привокзальной площади. Эльза ждала, и я сразу увидел ее на углу примыкающей к вокзалу улицы. Она стояла и наблюдала за двумя мальчуганами, застывшими у витрины магазина игрушек. Еще на подходе я не удержался и окликнул ее. В ответ она взмахнула платком и поддавшись безотчетному порыву, бросилась мне навстречу. А дальше случилось непоправимое… Скрип тормозов, вскрик… удар… Она умерла у меня на руках через пять минут. Последнее, что я услышал от нее, были слова:
— Милый, почему здесь так темно?.. Сделай что-нибудь. Я так боюсь темноты!..
Потом затихла, дрогнув напоследок ладонью в моей руке, и распахнула глаза навстречу утреннему солнцу.
Я и сейчас вижу в них безмерное удивление от непонимания того, что случилось, смешавшееся с непоколебимой верой в мою всесильность… Наверное, тогда я пережил примерно то же, что боксер на ринге, пропустивший сокрушительный удар, пожалуй, только лишь с той разницей, что, несмотря на отключившееся сознание, ноги мои еще продолжали двигаться, а руки всё пытались удержать в обмякшем теле остатки ускользающей жизни… Сколько раз потом я воскрешал в памяти события тех минут и всегда находил десятки, да что там — сотни вариантов ее, да и своих действий тоже. «Милый… сделай что-нибудь!..» Эти слова долгое время преследовали меня: утром и вечером, во сне и наяву… рвали на части сердце, выворачивали наизнанку душу… И всему виной мой нелепый окрик!..
Эльза мягко, но вместе с тем решительно останавливает меня. В ее улыбке наряду с участием я вижу укор. «Родной, сколько раз говорила — не мучай себя, не терзай понапрасну… — будто слышу из темноты ее негромкий голос. — Твоей вины здесь вовсе нет. Не спорь со мной, ты это знаешь… Прости, что из-за моей беспечности тебе приходится страдать! А ведь мне так хотелось сделать тебя счастливым…» Теперь в ее голосе я улавливаю следы печали и беспомощной покорности судьбе, навеки воздвигшей между нами непреодолимую преграду.
Ее утешения заставляют меня еще острей воспринимать необратимость времени, разрывают наметившуюся связь с воображаемым, но таким достоверным миром и возвращают, будто в наказание за излишнюю сентиментальность, в тусклую, нелюбимую явь.
Минуты бегут незаметно. Теперь, когда откатил очередной пароксизм воспоминаний, я испытываю облегчение и даже чувство благодарности к Эльзе за то, что сегодня она не так мучительно жалела меня.
Обычно в эти мгновенья я не могу сдержать слез и во мне неудержимо нарастает волна протеста против самого мироздания, сначала подарившего нас друг другу, а вслед за тем, будто на потеху кому-то, разлучившего… превратившего в пыль и прах, в ничто это милое, нежное существо, которое никому ни в чем не мешало, не досаждало… Единственное предназначение которого состояло лишь в том, чтобы быть моим спутником, украшать мою жизнь, любить и быть любимым… «Зачем всё это? — спрашиваю я себя. — Кому в угоду?..»
Порой, когда я вижу бессмысленность людских деяний, меня начинают одолевать сомнения. Возможно, я чего-то не понимаю? Или предназначение наше в другом, а мы того не знаем?..
Как странно устроен мир. Я не могу не осознавать, что именно Эльза, а скорей даже ее смерть, стала главной и, пожалуй, единственной причиной произошедшего во мне сдвига. Если бы не это обстоятельство, я никогда бы не достиг такой степени самоуглубления. А ведь именно в этом состоянии я открыл в себе новые возможности. Во мне как-то незаметно вызрела уверенность, что мои замыслы, выбор которых подсказывала интуиция, непременно осуществятся, стоит лишь как следует захотеть. И действительно, я почувствовал способность к решению наитруднейших задач. Раньше я никогда бы за них не взялся, так как не смог бы даже представить, с какой стороны к ним подступиться. И вот тут-то я всерьез задумался над феноменом гравитационного поля…
Но я вынужден прерваться, потому как дал сегодня слово не вспоминать о работе. А слово надо держать, иначе Эльза останется недовольной и мой так старательно подготовленный праздник окажется испорченным.
В углу под потолком висит еловая лапа, украшенная серпантином и разноцветными шарами. Пожалуй, это все мои рождественские приготовления, если не считать идеального порядка в комнате да выскобленных до блеска полов. На большее моей фантазии просто не хватило. Но вместе с тем сейчас мне как никогда хорошо в окружении вещей, наедине с которыми приходилось коротать так много вечеров.
От письма в полутьме устают глаза. Уже поздно, но во многих окнах горят огни. Где-то там, за стенами, царит оживление, слышится беззаботный смех, сыплются праздничные тосты и поздравления. Но всеобщее ликование не находит отклика в моей душе, не волнует кровь и не согревает холодный как лед рассудок.
Как и было задумано, остаток вечера я проведу в беседах с Эльзой. Потом мы снова расстанемся, пожелаем друг другу приятных сновидений, и кто знает когда встретимся вновь…
Далее следовало несколько вырванных страниц, обрывки бессвязного текста, после чего записи вновь приобретали систематизированный вид.
8 июня
Итак, пришла пора засучить рукава. Нетерпение влечет, подталкивает, торопит. Скоро ли настанет день, когда удастся проверить осуществимость предпосылок, на разработку которых ушла уйма времени и сил? Но лучше всё по порядку.
Идея создания гразера возникла у меня лет пять назад. Тогда я работал в лаборатории оптических исследований у доктора Войцеховича. Мы занимались изучением волновых процессов, причем день ото дня наращивали темпы в связи с необходимостью усовершенствования лазерных устройств, действующих в автоматизированных линиях конвейерного производства. Основную часть работ финансировала фирма «Лотос». От нас требовали поисков принципиально новых методов контроля над работой автоматов и более совершенных способов передачи командных сигналов через непрозрачные для видимого света материалы. Мы разрабатывали конструкции радиоволновых усилителей — мазеров, но из-за дороговизны проекта программу исследований пришлось свернуть. Попытки Войцеховича выкрутиться из сложного финансового положения закончились ничем, некоторые дельные мысли так и не получили развития, а сам коллектив в конце концов распался.
