Они прошли в конец коридора и осторожно, привыкая к темноте, нашли себе места на диване в холле. Международная часть программы состояла из репортажей с Кубы и из Англии. Смотрящих было человек десять-двенадцать, черно-белый отсвет экрана выхватывал из темноты их неподвижные, похожие на маски, лица и время от времени кто-то добавлял свой комментарий к блоку новостей. "Постарел Федя", - про Фиделя Кастро, "Вот умница"", уважительно про Маргарет Тетчер. Тон реплик резко изменился, когда дикторы перешли к внутренним известиям. "И чего мотается по стране. людей отрывает от дела, лучше бы Госагропром растряс", - с раздражением про члена Политбюро, посетившего в белом халате очередной образцово-показательный колхоз. "Красиво жить не запретишь", - с равнодушным недоверием про откуда-то взявшиеся полные прилавки магазинов в каком-то областном городе. Как всегда, очень внимательно прослушали сводку погоды, после чего несколько человек вышли, но большинство остались смотреть теледебаты двух кандидатов в народные депутаты.
Одним из кандидатов был генеральный директор производственного объединения, другой - партийный деятель высокого ранга. Они излагали свои программы, отвечали на вопросы ведущего, на звонки телезрителей. Их диспут слушали молча, даже Донецкий притих. По сути речей и ответов Горину становилось все более ясным то, что он раньше знал и думал об этих кандидатах - хозяйственник зажат тисками госплана, госзаказа, госнаба, госприемки, - госудавом антиэкономики и только попытается, будучи избранным, решить задачки своего объединения, , а партийный функционер, несмотря на критику в адрес Системы, постарается закрутить гайки потуже, чем это бывало прежде, используя кольца того же госудава.
Зажгли свет, и перед Гориным предстала писаная во всю поверхность стены картина. На фоне розово-закатного неба высилась вдали Гора в пелеринах облаков, а по зеленой степи распластался в напряженном беге-полете всадник в откинутой бурке. Глаза у Лермонтова закрыты, лик бледен, сам всем прямым телом склонился вперед, словно неудержимо падал на землю, куда с застывшим ужасом вперился безумный глаз коня.
Картину обрамляла нарисованная же золотая рама, как на настенных ковриках с рынка "Лебеди в пруду" или "Русалка", и контраст от столкновения бешеной скачки и падающего Лермонтова, от летящего навстречу своей смерти гения и санаторного помещения с громоздким телевизором и казенной мебелью опять взволновал Горина - тема его будущего рассказа обретала четкие очертания.
...Лермонтов был спокоен и весел в день дуэли, с удовольствием позавтракал и еще писал у окна, выходящего в сад, не замечая, как утренняя свежесть июльского дня постепенно сменилась жарким полуднем, а затем липкой духотой. Умолкли птицы, пропали звуки, гнетущая тяжесть давила на веки, густой воздух был недвижен и призрачен, грозовая туча, синея от удушья, обволакивала Гору.
К шести часам отыскали поляну среди кустарника, и Лермонтов, радостный, свежий - весь день он ощущал необычайный подъем, хотя далеко не в зените своего могучего таланта, не что, что покойный Пушкин, но сколько еще впереди и даже сказал кому-то, не сказал, само собой вырвалось: "Я счастлив!" Лермонтов опять принес свои извинения за неуместную шутку, но Мартынов, распаленный одуряющей жарой, настоял на своем - крупнокалиберные пистолеты, дистанция пятнадцать шагов вместо положенных двадцати пяти, три выстрела паче окажется недостаточным.
Лермонтов стоял, правое плечо вперед, пистолет прижат к груди, улыбался и ждал.
Мартынов целил так долго, что секундант не выдержал:
- Стреляйтесь же, а не то я вас разведу!
Грянул выстрел, сверкнула молния и эхо грома сотрясло Гору. Внезапный ливень, словно разверзлась хлябь небесная, обрушился с ревом и плачем на землю. Смертная бледность белила лицо убитого поэта, и струи воды, багровея, никак не могли смыть кровь, хлеставшую из развороченной раны в груди. Не переставая, шел дождь - летом явление редкое в этих местах - и еще ночь, и еще день тело Лермонтова лежало под кустом на поляне - никак не могли сговориться и нанять телегу, чтобы перевезти его в Пятигорск... Воскресенье совпало с днем выборов. Без пафоса Маяковского - читайте! завидуйте! - Горин впервые в своей жизни реально ощутил себя гражданином - его голос, его избирательный бюллетень мог стать микропружинкой, которая заставит дрогнуть стрелку весов в пользу того или иного кандидата в народные депутаты.
Именно поэтому, не считая себя вправе бездумно принять участие в голосовании за тех, кого не знал, Горин не пошел на местный избирательный участок, открытый прямо в санатории, хотя такая полная возможность и была.
Это было совсем новое ощущение, ощущение свободы, оно принципиально отличалось от того, что возникало на фестивале джаза в Ярославле, оно было даже в принятом без всякой опаски решении не голосовать, и Горину увиделась внутренняя связь Свободы с темой Горы и Дуэли.
Вечером Донецкий, памятуя о договоренности, организовал-таки небольшое застолье, пригласив третьим своего знакомца Петра.
Петр уважительно и не без интереса спросил, где же это Донецкий исхитрился достать водку, по сведениям Петра из достоверных источников на весь Пятигорск спиртным торговал только один магазин с двух дня, и то продавали сколько завезут, на что Донецкий подмигнул и ответил, что, во-первых, в связи с выборами вчера, то есть в субботу, завезли побольше этого дефицитного товара, во-вторых, в городе есть ликеро-водочный завод, а раз есть завод, значит всегда есть возможность возле него приобрести по повышенным ценам столь желанное и необходимое для товарищеских встреч или иных торжеств зелье.
Семена этой идеи упали на благодатную почву, разговор принял активный характер, выявив личную заинтересованность всех троих мужчин, которые единодушно осудили политику партии и правительства в этом вопросе, придя к выводу, что надо было бы четыре года назад категорически исключить под страхом суровых административных наказаний пьянку на работе и в рабочее время, но оставить свободу - опять это хмельное слово - СВОБОДА! - распоряжаться своим здоровьем и досугом как кому заблагорассудиться.
В доказательство своей и всеобщей правоты Донецкий нарисовал картину повального самогоноварения и поделился с товарищами надежными рецептами самоизготовления различных водок, сославшись на первоисточник - поваренную книгу мадам Молоховец дореволюционного издания. Все рекомендации мадам начинались с совета перегнать перебродившее через "кубик", и присутствующие со знанием дела обсудили новейшие достижения советского перегонного аппаратостроения, обладателями образцов которых, как оказалось являлись и Донецкий, и Петр, и несколько знакомых Горина.
