— Наш позывной — Замок, — добавил Акиро.
Нобуру нажал кнопку передачи.
— Любая станция, которая слышит меня, говорит Замок… Я — Замок. Мы окружены местными повстанцами… и нуждаемся в немедленной поддержке. — Эти старые передатчики не были, конечно, защищены от перехвата. Было невозможно описать то беспокойство, которое он ощущал как профессиональный солдат. То, что противник перехватит сообщение, было столь же вероятно, как и то, что его услышат собственные станции. — …Помните, что весь личный состав штаба честно служил императору… и сражался до последнего вздоха. — Слова застревали у него в горле. Это был последний долг командира перед подчиненными. Но он не мог заставить себя закончить на ноте фальшивого энтузиазма. — Я — Замок. Конец передачи.
Два человека стояли около старой радиостанции в полной тишине. В центре управления была такая тишина, какая бывает в театре после окончания спектакля, когда уже даже уборщицы ушли домой. Каждый по-своему надеялся, что радио оживет, принеся им слова надежды, новости о приближении подкрепления или, по крайней мере, подтверждение, что какая-нибудь удаленная станция знает, что они еще живы. Но эфир молчал.
Нобуру взглянул на молодого человека. Несмотря на следы усталости на лице, Акиро выглядел невероятно юным. Нобуру хотел бы отправить молодого человека назад, в безопасный офис Генерального штаба или в какую-нибудь аудиторию академии. И к молодой жене, которой Акиро пренебрегал, как пренебрегали своими женами все честолюбивые молодые офицеры. Просто он хотел вернуть Акиро в тот мир, где взрослые люди только играли в солдат и вся жизнь была еще впереди.
Нобуру взял молодого человека за руку и немного удивился, что Акиро был совершенно такой же теплый при прикосновении, как и другие люди. Этот маленький штабной тигр.
— Пошли, — сказал он ему. — Нам лучше подняться наверх.
Они вернулись на вертолетную площадку на крыше. Полковник Клоет все еще был там, держа в одной руке окурок сигареты, а в другой — ручной пулемет. Около него с закрытыми глазами лежал оставшийся в живых южноафриканский сержант. Невозможно было определить, то ли этот человек просто отдыхает, то ли крепко спит. Нобуру не мог не восхищаться небрежным отношением жителей Южной Африки к неминуемой смерти. Однако каждая культура смотрит в лицо неизбежному по-своему.
И неизбежное скоро наступит. Огромная скандирующая толпа фактически окружила комплекс главного штаба, хотя основная часть азербайджанцев оставалась вне поля зрения, спрятанная в зданиях, узких переулках, за камнями, стенами и обломками. Можно было видеть только несколько одиноких фигур, спешащих в сумерках. Толпа расположилась как раз под гребнем холма. За ничейной землей выгоревших руин.
Клоет втянул в себя последнюю порцию дыма и щелчком отбросил окурок сигареты за стену. Черты его лица оставались жесткими и четко выделялись в угасающем свете дня.
— Шумное стадо, — сказал он. — Не так ли, генерал?
Нобуру кивнул. Клоет никогда особенно не беспокоился о том, чтобы в полной мере соблюдать военный этикет по отношению к Нобуру, и он не шелохнулся, чтобы подняться или отдать честь. Казалось, что своим отношением он говорил: "Теперь мы все равны, и мы будем равны еще больше до того, как снова взойдет солнце".
— У вас остались патроны? — спросил Нобуру, трогая повязку на голове. Рана зудела.
Клоет усмехнулся.
— Достаточно для того, чтобы разозлить этих педерастов. После этого я могу только разобрать на части этот предмет, — он похлопал по своему оружию, — и швырнуть в них.
Пение прекратилось. Некоторое время несколько нестройных голосов еще звучало, но скоро и они нерешительно замолкли в надвигающейся темноте. Когда завываний толпы не стало слышно, раздался другой шум — шум двигающихся тяжелых машин.
- Деблокировочная группа, — произнес Акиро дрогнувшим от удивления голосом.
Нобуру схватил его за плечо.
— Нет. Если бы это были они, то они бы стреляли.
Над механическим грохотом возвышался единственный голос. Он звучал- подобно мусульманскому призыву к молитве.
В ответ толпа завыла так громко, что бетон задрожал под ногами Нобуру.
Клоет поднялся, пристально вглядываясь в бледную ночь, окутавшую внутренний двор и стены.
— Танки, — закричал он. — У этих ублюдков есть танки.
Как бы подтверждая, его слова, раздался первый выстрел. Снаряд попал в дальнее крыло здания штаба, и воздух содрогнулся от взрывной волны.
— Они подходят, — пронзительно крикнул с боковой позиции голос по-японски.
С воплями толпа хлынула из тени. Вдали, на краю города, горели трущобы. Нобуру было интересно, почему во времена бедствий бедняки сжигали себя первыми? Отчаяние? Желание очистить свою жизнь в огне?
Единственное японское орудие, открывшее огонь, после нескольких выстрелов перестало стрелять. Его люди прекратили огонь, ожидая, когда они смогут лучше всего использовать каждый выпущенный снаряд. Им не нужны были теперь приказы. Каждый знал, что он должен делать.
Нобуру видел три танка, ползущих к воротам и проломам в стене. Из-за шума толпы было плохо слышно, но создавалось впечатление, что за первыми машинами следовали другие.
Итак, это произошло. Противотанкового оружия не было. Никто не мог представить, что оно может здесь понадобиться.
Танки стреляли поверх толпы, ударяя по зданию штаба. Выстрелы казались редкими и случайными, но они могли помочь в достижении цели.
Самые отчаянные в толпе ринулись к воротам, пролезая через бреши в стене. Они спотыкались о насыпи разрушенной кладки, неистово стреляя и пронзительно крича.
Японцы удерживали позицию.
Клоет вытащил тонкий нож "коммандос" и дважды воткнул его в отвалившийся кусок штукатурки, прежде чем убрал его в ножны.
— Господин генерал, — закричал Акиро, — вы должны укрыться!
Нобуру повернулся к молодому человеку. Акиро стоял прямо около него, не желая прятаться до того, как это сделает старший по званию. Но глаза адъютанта сверкали в сумерках от страха.
— Сейчас, — сказал Нобуру. Он хотел посмотреть в глаза своей смерти.
Акиро снова заговорил, затем задохнулся и пошатнулся в сторону Нобуру, схватившись с непривычной грубостью за генерала. Нобуру почувствовал на своем лице теплую влагу от кровавого прикосновения молодого человека.
Адъютант удивленно сжал руку Нобуру. Он оставался на ногах, но при этом внутренности вывалились из его разорванных брюк. Он смотрел на Нобуру с укором напрасно обиженной любимой собаки хозяина.
