Для Джекоби не существовало щекотливых тем, он не стеснялся рассказывать о любых случаях из своей жизни. Эйрис же упорно не давал Джекоби и Азову втянуть его в беседу о его родине — чувствовал подвох. Но он рассказывал — о своих впечатлениях в полете, о ситуации во Внеземелье, какой он ее видел, обо всем, что не было тайной. Они спорили на абстрактные темы, в которых все трое были весьма сведущи: право, экономика, политика. Эйрис позволял себе шутки, например о валюте, которой они будут выплачивать проигрыш, — Азов хохотал от души. Наверное, Эйрис лишился бы в этом полете рассудка, не имей он возможности время от времени поговорить с кем-нибудь и обменяться шутками. Он привык к Джекоби, как к родному — вернее, как привыкают к сокамернику, от которого некуда деться. Он спохватился: точно так же он привыкает и к Азову, уже находя его симпатичным и не лишенным чувства юмора. В этом тоже таилась опасность.
Следующую партию выиграл Джекоби. Азов спокойно записал ставки и повернулся к манекенам.
— Жюль, бутылку сюда, будь любезен.
Один из охранников встал и вышел из кают-компании.
— А я и не подозревал, что у них есть имена, — произнес Эйрис слегка невнятно, поскольку они уже прикончили одну бутылку. — Думал — номера… — Он умолк, испугавшись своей откровенности.
— Вы очень многого не знаете об Унии, — улыбнулся Азов, — но, может быть, еще узнаете.
Эйрис засмеялся — и тут словно ледяные пальцы сдавили его желудок. «Что?» — хотел спросить он, но слово застряло в горле. Раньше Азов не единожды говорил о территориальных притязаниях своего народа — но только на Пелл.
На лице Эйриса мелькнуло необычное для него выражение, то же самое через долю секунды произошло с лицом Азова. Они слишком много выпили, чтобы полностью владеть собой. А третий — Джекоби — оказался невольным свидетелем.
Эйрис снова рассмеялся, на сей раз натужно, затем откинулся на спинку кресла и посмотрел Азову в глаза.
— А что, там тоже играют в кости? — произнес он особым тоном, намекая, что не следует понимать его слова буквально.
Рот собеседника превратился в тонкую линию, глаз покосился на Эйриса из-под серебристой брови. Затем Азов улыбнулся, словно нашел шутку забавной.
«Я не вернусь домой, — тоскливо подумал Эйрис. — Уния нападет без объявления войны. Вот что это означает».
3. ПЕЛЛ: ТУННЕЛИ НИЗОВИКОВ; 8.1.53; 18:30
В темноте кишели мохнатые существа. Дэймон прислушался и вздрогнул, когда кто-то пошевелился рядом с ним, и еще раз — когда во мраке туннеля к нему прикоснулась чья-то рука. Стуча зубами от холода, он посветил фонарем.
— Я Синезуб, — прошептал знакомый голос. — Ты прийти смотреть она?
Дэймон долго молчал, обшаривая лучом фонаря лестницы, похожие на паучьи тенета. Луч доставал недалеко.
— Нет, — печально ответил он. — Нет, я хочу только пройти в белую секцию.
— Она просить ты прийти. Просить. Просить она снова, снова.
— Нет, — хриплым шепотом повторил он, с тоскою думая, что время на исходе и скоро у него не останется никакой надежды увидеть мать. — Нет, Синезуб. Я не могу, хоть и люблю ее. Ты же понимаешь: если я приду к ней, будет беда. Люди-ружья. Я не могу прийти, как бы ни хотел.
Теплая ладонь похлопала его по предплечью.
— Ты говорить хорошая вещь.
Дэймон удивился. Он знал, что низовики разумны, но не предполагал, что их логика столь близка человеческой. Он благодарно пожал руку хиза, пришедшего к нему в тяжелый час.
Опустившись на металлическую ступеньку, он ровно задышал через маску. Нечасто удавалось ему передохнуть в стороне от чужих глаз, отрешиться от мучительных мыслей о неизбежном. Сейчас он мог себе это позволить — рядом находилось существо, которое, при всем своем несходстве с человеком, подружилось с Дэймоном.
Хиза опустился перед ним на корточки и ободряюще похлопал по колену. Черные глаза Синезуба тускло сияли отраженным светом.
— Ты охраняешь меня, — сказал Дэймон. — Уже давно.
Синезуб утвердительно подпрыгнул.
— Хиза очень добрые, — продолжал Дэймон. — Очень.
Синезуб дернул головой и наморщил лоб.
— Ты она детеныш. — Хиза весьма туманно представляли себе структуру человеческой семьи. — Ты Лисия детеныш.
— Да, ты прав.
— Она ты мать.
— Верно.
— Милико детеныш она.
— Да.
— Я любить она.
Дэймон жалко улыбнулся.
— Для вас, низовиков, полутонов не существует, верно? Черное или белое. Ты хороший друг. Много ли знают хиза? Есть у вас еще друзья среди людей, или только Константины? Синезуб, мне кажется, все мои друзья погибли. Я не сумел их найти. Они или прячутся, или убиты.
— Делать мои глаза боль, Дэймон-человек. Может, хиза найти? Ты сказать они имя.
— Кого-нибудь из Ди. Или Ушантов. Или Мюллеров.
— Я спросить. Кто-то знать может. — Синезуб положил палец на свой плоский нос. — Найти они.
— Как?
Тонкая рука Синезуба погладила небритую щеку Дэймона.
— Ты лицо хиза. Ты запах человек.
Дэймон ухмыльнулся. Тоска на миг отступила.
— Хотел бы я стать похожим на хиза. Тогда бы я где угодно мог ходить. А сейчас меня чуть не поймали.
— Ты прийти здесь бояться, — сказал Синезуб.
— Ты слышишь запах страха?
— Я видеть ты глаза. Много боль. Пахнуть кровь, пахнуть бежать много.
Дэймон поднял к свету локоть — из-под прорехи на комбинезоне выглядывала кровоточащая ссадина.
— О дверь ударился.
Синезуб подался вперед.
— Я сделать нет боль.
Вспомнив, как хиза лечат свои раны, Дэймон отрицательно покачал головой.
— Ладно уж. Ну как, ты запомнил имена, что я назвал?
— Ди. Ушант. Мюллер.
— Найдешь их?
— Пытаться. Привести они?
— Приведи меня к ним. Ты знаешь, что люди-ружья перекрыли туннели в белую?
— Знать. Мы-низовики, мы ходить большие туннели снаружи. Кто глядеть на мы?
Дэймон снова глубоко вздохнул и встал на шатающейся ступеньке. Одной рукой он на секунду прижал к себе Синезуба, а другой поднял фонарь.
— Люблю тебя, — прошептал он.
— Любить ты, — ответил Синезуб и умчался прочь, оставив за собой легкую дрожь металлической лестницы.
Дэймон двинулся дальше, считая повороты и ярусы. Главное — осторожность. Он уже поднял тревогу, попытавшись войти в белую, и сейчас ощущал липкий страх. Что, если мациановцы решат обыскать эксплуатационную зону? Что, если он навлек беду на низовиков, на свою мать, на всех станционеров? Столкнувшись нос к носу с часовым без доспехов, он перепугался до полусмерти — но все-таки успел выстрелить раньше солдата. Возможно, убил его. Во всяком случае, хотел. Он надеялся — хотя надежда вызывала тошноту, — что солдат никому не назвал его имени.
