Первым не выдержал Максим и, как проигравший, опустил дуло в пол, пальцем отвел пистолет Вики от головы, почесал там небольшую ссадину, подошел к закрытому стальными жалюзями окну рубки, нащупал сбоку рычажок и впустил внутрь отблески грозы и вид беснующегося моря, точно кипящего в узких лабиринтах между неповоротливыми ржавыми гигантами. Максим подумал, что попади сюда в более спокойное время какая-нибудь рыбацкая или прогулочная лодочка, и заблудись она среди закрывавших весь горизонт величественных туш, то никакое правило правой руки не поможет бедолаге отсюда выбраться, и он превратится в вечного скитальца здешних мертвых мест.
Десантный бот вошел в узкий и какой-то неустойчивый промежуток между облупленными белыми бортами, которые вздымались на такую высоту, что невозможно разобрать отсюда снизу тип кораблей, то настолько сдвигающихся, что бот терся о них вывешенными по бокам шинами, то расходящихся, повинуясь ветру или глубинным течениям, а может быть, на них до сих пор работали кое-какие механизмы, подобным образом доказывающие себе, что они еще необходимы этим плавучим трупам, но, во всяком случае, их собственное суденышко достаточно ловко маневрировало среди переступающих с ноги на ногу слонов, маленький и никем не управляемый штурвал тем не менее вполне осмысленно крутился из стороны в сторону, а непонятные рычаги щелчками передвигались из одного положения в другое.
Вика уселась в капитанское кресло, спрятав куда-то уже ненужные пистолеты и сложив руки на коленках, ее лицо белело под шапкой темных волос, нос, как обычно, резко выдавался вперед, глаза смотрели вдаль, губы широкого рта сжались в бледную полоску и сейчас, пожалуй, в ней можно было усмотреть намеки на какую-то чрезвычайно своеобычную красоту, в которой нет и намека на столь воспеваемую эстетами-теоретиками целесообразность, заключенную в способности много и часто рожать, выносить тяжелую работу, терпеть лишения, что неизбежно предполагало наличие у женских особей широких бедер, приземистости и полноты, крепких рук и румяных щек, но ничего подобного у Вики не имелось и в помине — имелись лишь натянутость струны, готовность завибрировать и лопнуть, порваться, выполняя возложенную на нее миссию, такие женщины приносят грусть и у них незавидная судьба, которую столь легко прочитать в ее глазах.
Павел Антонович всматривался в светящийся белым приглушенным светом планшет на штурманском столике, где лежала карта, пронизанная синими и красными линиями, и от этого немного смахивающая на растянутый кусок человеческой кожи с продолговатыми пятнами-родинками кораблей и угловатой татуировкой их маршрута, упирающейся в наиболее крупное родимое пятно где-то ближе к центру.
Максим сел на подвернувшийся алюминиевый стульчик, оперся локтем на куб автоштурмана, не высказавшего по этому поводу никаких возражений, принял в ладонь тяжесть головы и стал смотреть на растекающиеся по длинному и слегка выпуклому прямоугольнику панорамного окна капли дождя, беловатые комки пены, заброшенные сюда волнами, прилипшие обрывки бумаги или полиэтилена, все вместе составившие замысловатую мозаику, гораздо интереснее той, что расплывалась по курсу корабля, превращаясь в сюрреалистические вариации одних и тех же барж и танкеров.
Взгляд бездумно скользил по запутанным прозрачным трассам, натыкался на темные крошки препятствий, оскальзывался на шевелящихся, словно живые, полиэтиленовых обрывках, съезжал вслед за крупной каплей от самого верха окна до неглубокого желобка внизу, наполненного водой, где похудевшая капелька бесследно исчезала среди мириад подруг, и приходилось вновь делать небольшое усилие, вылавливая в водяном полотне прозрачную и медлительную улитку, лишь каким-то очень далеким краем сознания попутно отмечая наплывавшую на дождливую палитру угрюмую темноту с бурыми прожилками, толстыми колонными и запутанными клубками мертвых ежей.
Приближалась нефтедобывающая платформа, сердце кладбища кораблей, забытая тайна их вечного прикола, заброшенный памятник сгинувших миров, неподвижный и вечный нарост на больном море, которое прикладывало столько усилий, чтобы избавиться от злокачественной опухоли, постепенно пуская ко дну один за другим молчаливую свиту ржавого короля, но добилось лишь того, чтобы окончательно подточить одну из опор, и так когда-то очень давно поврежденную взрывом, отчего венчающая шапка нагромождений колоссальных механизмов со свисающими космами стальных тросов накренилась почти к самой воде, и ее острый угол голодное море полуобтесало, полупереварило, открыв пронизанные многочисленными этажами и ходами, похожими на крысиные норы, внутренности, куда теперь и залетали пенные шапки самых высоких штормовых волн, но не более того.
Бессмысленная борьба вечности с экскрементами разума, противоборство природы самой с собой, собственной естественности с собственной же искалеченностью, напоминая попытки человека избавиться от сердечного электростимулятора, а одноногого калеки бегать словно здоровому и без костылей, противостояние мертвого и неживого вне времени, вне смысла, вне победы, чистая идея вражды и ненависти, проникающая даже сквозь толстое стекло бота тем сильнее, чем ближе он подходил к разорванным сосудам и пищеводам платформы, чтобы уцепиться за импровизированную пристань свисающего до моря вывороченного из ее днища стального куска.
Также ровно работая двигателями и практически беззвучно для пассажиров, десантный бот въехал на стальную эстакаду, замер перед высящимися до неба жилыми и рабочими этажами, плавно развернулся к ним боком, ощутимо просел, избавляясь от воздушной подушки, клацнул магнитными захватами, рычаги на киберштурмане перешли в беспокойное состояние, хаотично переключаясь, но затем двигатель окончательно остановился, бортовая сеть почему-то обесточилась, и планшет, единственное освещение в рубке, выключился, оставив людей довольствоваться тем убогим светом, что проникал сквозь блистер.
Вслед за светом внутрь просочились слабые звуки дождя и моря, слегка размочив воцарившуюся тишину и напомнив Максиму, что снаружи их ждет все то же штормовое безумие, вода со всех сторон, ледяной ветер и затхлые коридоры пустынной платформы, заваленные брошенным хламом, жаждущие принять их в свои объятия.
Вике громоздившийся механизм казался наполненным предоргастическим возбуждением, сладострастно ожидающим когда скопившаяся внутри бота сперма изольется, ударит во влагалище разрушенных комнат и заводов, ремонтных мастерских и буровых участков, вгоняя затекшие и ревматические члены в пароксизм восторга, заставляя корчиться в ржавом оргазме, сминая оставшиеся опоры, ловя кайф от ощущения безостановочного падения и погружения на дно избавления и равнодушия.
