А вот об этом, о любви, пожалуй, лучше не думать вовсе. А то совсем душа в клочья порвется. Лучше идти вперед по пыльной дороге, смотреть на пурпурное небо и слушать тишину.
Какую такую, нафиг, тишину! И этого удовольствия меня кто-то лишил, поскольку все ближе и ближе раздавался какой-то рокот. Я было подумала, что на своем «Виллисе» возвращается Бартон, но потом прислушалась и поняла, что звук совсем иной. И приближался он с другой стороны, от озера. Что за дела такие?
Я мигом взлетела на ближайший пригорочек. Какая-то странная сила вдруг заставила меня двигаться почти неслышно и вообще всячески изображать из себя что-то среднее между герл-скаут и индейским охотником. Это, похоже, вдруг проснулась интуиция, которая проживает у меня в том органе, на котором я обычно сижу, и взяла бразды правления в свои руки.
Как я поняла буквально через минуту, она, то есть интуиция, сделала это как нельзя более вовремя. Ибо то, что я увидела с вершины пригорочка сквозь частокол молодых березок, мгновенно заставило меня забыть обо всем, а быстрее всего — о «неразрешимых» проблемах собственной жизни.
Разумеется, это был источник того самого звука, который так варварски разорвал очарование летнего вечера.
Танк. Танк, елки зеленые, самый настоящий! Я стала лихорадочно соображать. Нет, это явно не наш танк, поняла я, еще даже не рассмотрев зловещий белый череп, который свирепо скалился спереди справа. Фашистский! Точно, впереди на боку прямо рядом со скосом передней брони — маленький, но такой знакомый, такой жуткий белый крест! О, холера ясная!
Он ехал без всякой дороги, а за ним мельтешили замызганные фигурки вражеских солдат. Их было не больше десятка, и впечатление они производили самое что ни на есть жалкое — какие-то грязные, замызганные, даже можно сказать, занюханные. Будто бы их только что откопали на помойке. В отличие от танка, который, несмотря на не меньшую замызганность, только одним своим видом заставлял стынуть в жилах кровь.
Похоже, что это именно та группировка, которая куда-то подевалась. Только ведь там, как я помню, была целая куча бронетехники, а тут — только один танк. Куда пропало все остальное? А, впрочем, не важно, даже одна эта громадина способна наделать делов выше крыши. Так, куда и откуда же он едет? Кажется, почти по прямой линии, соединяющей озеро и лагерь разведчиков. Точно, от самого озера, вон вдали его просвет виднеется!
И тут до меня дошло. От озера! А как же там Сережа?! Солнышко мое! Сердце оборвалось и, кажется, совсем перестало биться. Жив ли? И что его нелегкая понесла на это проклятое холерное озеро? Боже правый! Только бы он был жив! Их же, немцев, столько много, и все вооружены, а наших была всего горстка! До этого как-то только умом осознавали, что идет война, как-то она оставалась в стороне, «понарошку», а тут вторглась, ворвалась в нашу жизнь танковыми гусеницами… И ведь столько вынесли, столько пережили, уже все нам понятно, уже завтра утром должны были быть дома…
Мысли вихрем, бешеным галопом неслись у меня в голове, а все тело словно бы застыло. Я не могла пошевелить и пальцем и только тупо рассматривала вражескую махину.
Он был действительно огромный. Жалкие грязные солдатики были немногим выше верха его щитков, прикрывающих гусеницы. Весь корпус был раскрашен желто-коричнево-зелеными разводами, поверх которых были нанесены крапинки таких же цветов — словно бы все засыпано упавшими листьями. Симметрично черепу, слева спереди торчал пулемет. Весь танк крутился на месте, и хищные гусеницы вгрызались в траву, выворачивая комья земли. С верхушки холмика мне были видны малейшие его детали: запасные траки гусениц, укрепленные сбоку и на башне, прожектор на левом переднем щитке, множество люков, лючков и перископов, какие-то тросы и инструменты, укрепленные на корпусе…
Словно оживший ночной кошмар!
Он развернулся задом ко мне, и заходящее солнце отразилось в потеках масла. Привычного вида бензобака не было, лишь из двух труб к темнеющему небу вырывались жирные черные клубы дыма. Рядом с ними, с этими трубами, были какие-то люки, забранные решетками. Из одного, из левого, поднимался кверху столб то ли пара, то ли теплого воздуха, отчего и так нереальная картина становилась вообще фантасмагорической.
Ни дать, ни взять что-то из Гойя или Босха!
И в это же мгновенье перед глазами искрами рассыпались разноцветные сполохи, и прямо в физиономию глянула разинутая пасть, унизанная жуткими хищными зубами. Веко-пленочка методично закрывало и открывало огромный, ничего не выражающий глаз, да закатное солнце отблескивало на чешуйчатой коже рептилии. Уши заложило от дикого, первобытного голодного рева зверюги.
Чудище-то какое! Не сам ли тиранозавр Рекс? Только и успела я подумать, как разноцветные разряды мгновенно разорвали изображение динозавра, и перед моими глазами предстала другая картина. Пожалуй, не менее страшная.
Танк, наконец, перестал крутиться, зато стала вращаться его башня, для начала продемонстрировав мне люк, окруженный металлической решеткой, расположенный слева сзади. Башня шевелилась и двигалась, словно бы вынюхивала цель своим закопченным стволом, украшенным белыми кольцами вокруг дульного тормоза, пока не уставилась прямо на меня!
Сложно объяснить происходящий феномен, но именно это и привело меня в чувство, позволило сбросить странное и дикое оцепенение.
Боже мой! Если что и случилось с Сережей, я сейчас бессильна изменить хоть что-либо. Но ведь остается Саня! Остаются ни о чем не подозревающие разведчики, которые приютили нас и стали за эти дни почти что родными! А я тут сижу и как полная идиотка на этот танк глазею!
Ужиком, ящеркой я проскользнула обратно, чуть ли не кубарем скатившись к дороге. Вот, блин горелый, и далеко же я зашла, любуясь закатом! До лагеря не меньше двух километров! Я припустила, что есть духу. Хорошо хоть, что последнее время вела вместе со всем семейством довольно активный образ жизни, подумала я с благодарностью, изо всех сил нарезая по дорожной пыли. Только вот курить, пожалуй, надо бросать, совсем дышать тяжело!
Я едва ли преодолела хотя бы половину расстояния, когда услышала, как рев двигателей танка стал заметно ближе. Вот же холера ясная, подумала я, не оборачиваясь, уже вырулил за холм! Еще же совсем светло! Теперь меня как пить дать заметят! Наверное, самое разумное — шнырнуть куда-нибудь в кусты, пока меня не увидели, подумала я, тем не менее шпаря со всей возможной скоростью.
Боже мой, что я делаю? Нелепость сплошная! Это же ведь не моя жизнь, не моя война, почему же я, как последняя кретинка, продолжаю мчаться по этой пыльной дороге?
