Но ведь только благодаря скоту он достиг власти. Если бы не они, Джубади был бы до сих пор жив, возможно, и Манту тоже, а он бы и поныне оставался щитоносцем кар-карта Вуки.
Тамука снова обратил свой взор к небесам.
— Теперь ты понимаешь, почему я так поступил? — прошептал он, предполагая, что Хулагар следит за ним с высоты.
Тамука старался даже в мыслях не допускать воспоминаний о темных замыслах. Посылая Юрия убить Кина, он допускал возможность другого варианта развития событий: Юрий мог перейти на сторону скота, вернуться и попытаться убить Джубади.
Он так и поступил.
А Тамука задушил Вуку и стал кар-картом.
«Они никогда не понимали того, что открылось мне», — думал Тамука, стараясь найти оправдание своим поступкам и уменьшить чувство вины. Идет война не на жизнь, а на смерть, и сейчас предстоит решить, кто будет править миром, кому будет принадлежать эта планета — скоту или орде. Ему одному было дано узреть эту истину. Некоторые смутно чувствовали важность борьбы и продолжали сражаться; другие лишь жаждали мести, многие шли в бой просто потому, что это было их единственным занятием. И только избранные понимали, что произойдет, если скоты останутся жить.
К югу от владений бантагов имелись еще четыре или пять орд. — может быть, даже более многочисленные, чем бантаги с их шестьюдесятью уменами. Они жили своей жизнью, не подозревая о важности разгоревшейся войны, спали в своих юртах и грезили о былой славе, предвкушали сражения с себе подобными или пожирали подвластных им существ.
Только здесь, в течение нескольких ближайших дней, должна решиться судьба всех орд. Тамука наслаждался мечтами о грядущих битвах и предвидел два возможных варианта. Первый — истребить всех янки, все население Рима и Руси, весь скот на своем пути. Раз уж они решились на борьбу, нельзя оставлять в живых никого, чтобы потомкам не пришла в голову мысль снова подняться против орды. Хулагар надеялся, что после окончания войны жизнь войдет в старое русло, снова будет бесконечное кочевье по всему миру, как продолжалось последние две сотни оборотов. Но Тамука видел и другую возможность. Можно было перенять мастерство скота, воспользоваться его машинами, и тогда в один прекрасный день мерки будут господствовать над всем этим миром, объединят все остальные орды и станут управлять ими. А затем найдут способ открыть врата света, снова станут странствовать по звездному небу и завоевывать миры. Они вернут себе былое могущество, подобно Туке будут заново составлять карту Вселенной.
Тамука вспомнил о старинной шкатулке, хранившейся в юрте Сарга. В ней лежали древние свитки, написанные на давно забытых языках, повествующие о подлинных событиях, о местонахождении врат света и способах управления туннелем, через который предки время от времени путешествовали в отдаленные миры, чтобы захватить скот и рабов. Это искусство теперь забыто, врата открываются и закрываются сами по себе, язык древних тоже утрачен, но его можно будет восстановить.
Вспомнив о шкатулке, Тамука подумал еще об одной вещи, хранившейся в юрте шамана. Об урне с прахом сердца Джубади и сердец всех других кар-картов. Сердца Вуки не было среди них, но его собственный прах непременно попадет в эту урну, как только наступит время встретиться с духами предков. Он давно вынашивал планы, которые позволили бы ему устранить с дороги кузенов Джубади и сменить правящий род.
Взрыв проклятий нарушил тишину, и Тамука оглянулся. Справа от него горел факел, освещая вереницу телег с пушками, раздавалось щелканье плетей. Последние орудия перевозились на берег реки, вслед за ними шла колонна воинов. Тамука узнал умен вороных лошадей, которому предстояло возглавить атаку.
Он снова посмотрел на восток и закрыл глаза, предоставив свободу своему внутреннему зрению.
«Ты не спишь, — подумал он, ощутив напряженное состояние бодрствования, в каком находился его враг. — Страх сжимает твое сердце. Превосходно. Бойся, я иду к тебе. Я вырежу твое сердце из груди. Твой мозг уже почти уничтожен».
Тамука улыбнулся и представил себе эту картину. Завтра его мечты сбудутся.
Он открыл глаза, не понимая, приснился ли ему этот страшный сон, или он грезил наяву. Он знал, что враг был здесь, в его мыслях.
Эндрю вздрогнул и сел в постели. Простыни стали влажными от пота. Он поднялся, подошел к открытому окну и выглянул наружу. Ночь еще не кончилась. Эндрю посмотрел на часы городской башни. Два часа. Узкая улочка под окном была пустынной, но он чувствовал, что в городе почти никто не спит. Эндрю раздвинул занавески и высунулся на улицу, подставив свежему ветерку обнаженное тело. В доме напротив раздался тихий женский плач и мужской голос. Из соседнего дома доносились другие звуки — нежные и страстные вздохи любви, и Эндрю невольно заслушался, представляя себе страх охвативший двоих влюбленных, заставляющий их теснее прижаться друг к другу. Где-то заплакал ребенок, через мгновение прозвучал тихий напев русской колыбельной.
— Ложись в постель.
Эндрю обернулся и увидел, что Кэтлин села на кровати и наблюдает за ним.
— Не могу уснуть.
Она выскользнула из-под простыни и подошла к Эндрю, обняла за талию, прижалась и положила голову на плечо. Прислушалась к звукам на улице, тихонько рассмеялась.
— Это ведь комната Григория, правда?
Эндрю кивнул и усмехнулся. Молодая невеста Григория добилась почти невозможного — отыскала в переполненном городе свободную комнату. Мгновенное видение снова вспыхнуло в его мозгу: тот, другой, стоял в темноте, наблюдал за ним и ждал. Ты дрожишь.
— Просто прохладно.
Кэтлин вернулась к кровати, сняла шерстяное одеяло и набросила ему на плечи.
— Он наблюдает за мной, — прошептал Эндрю. — Кто?
— Он. Я не уверен, но кажется, что он где-то в моей голове, проникает в мои мысли, заставляет меня бояться. Юрий рассказывал мне о нем, это щитоносец.
— Это всего лишь суеверие.
— Я не уверен.
Любовные вздохи в комнате Григория затихли, уступив место негромкому смеху, потом рыданиям. Эндрю печально улыбнулся.
— Мы всего лишь хотели жить в мире, — прошептал он. — Мы хотели, чтобы нас оставили в покое, неужели это так много?
— Может быть, когда-нибудь наши мечты сбудутся.
Скрипнула открытая дверь, Эндрю выглянул на улицу. В конце улицы появился человек в белой русской рубахе, с офицерской саблей на боку и скаткой через плечо. Он остановился на мгновение, следом выбежала женщина и страстно обняла его, маленький ребенок прижался к ноге отца. Офицер осторожно высвободился из их рук, ребенок громко заплакал. Он нагнулся, поднял малыша, прижал его к груди, потом протянул женщине. Мужчина отвернулся и прошел по улице мимо окна Эндрю, не подозревая, что за ним наблюдают. Он ни разу не оглянулся, но Эндрю почувствовал, что теперь, когда его никто не видел, долго сдерживаемые слезы потекли по щекам воина. Женщина с ребенком на руках еще долго плакала, стоя на ступенях дома, потом они скрылись за дверью.
