— Выживут только придурки и слабоумные, — бубнила эта чертова машина машины. — Греки не знали изобретательства в период расцвета. Они не знали ни усилителей энергии, ни станков. Они поступали так, как всегда поступают умные машины или думающие люди, — они использовали труд рабов. Эллины не опускались до выдумок. Они, с легкостью решавшие трудные задачи, не искали простейших путей. Но безголовым суждено изобретать. Простофилям суждено изобретать. Дуракам суждено изобретать. И мошенникам суждено изобретать.
Альберт в порыве внезапного гнева уничтожил и Чарльза, и его изобретение. Но он знал, что машина его машины сказала правду.
Альберт был подавлен. Умный человек наверняка понял бы, что с ним происходит. Но Альберт лишь интуитивно догадывался, что у него нет и никогда не будет никакой интуиции. Не видя выхода, он произвел на свет машину, которую назвал «Озарение».
По всем показателям это была наихудшая машина из всех когда-либо сделанных им. Не зря все другие его машины собрались вокруг и освистали изобретателя.
— Эй, парень, ты сдурел? — насмехались они, — что за примитивная вещь! Поглощать энергию из окружающей среды! Еще двадцать лет назад мы убедили тебя выбросить подобные идеи из головы и снабдить всех нас кодированной энергией.
— А о социальных волнениях вы подумали? — слабо отбивался Альберт. — Ведь вас отрежут от источников питания… Озарение будет функционировать, даже если человечество сметут с лица Земли.
— Но оно даже не подключено к нашей информационной матрице, — не отставали машины. — Оно хуже Бедняги Чарльза!
— Зато вполне вероятно, что оно войдет в моду, — защищался Альберт.
— Оно писается! — продолжали атаку машины, к слову сказать, всегда отличающиеся изысканными манерами. — Взгляни! По всему полу — лужи смазочного масла!
— Я хорошо помню детство и понимаю бедолагу, — сказал Альберт.
— И все-таки, на что оно нужно? — задали машины вопрос по существу.
— Ну… у него интуиция, — промямлил Альберт.
Машины разразились негодованием:
— Ну вот что! Мы проведем выборы и заменим тебя на посту Главного координатора.
«Босс, я интуитивно догадываюсь, как можно сорвать их план», — прошептало Озарение. Надо отметить, что машина в этот момент еще не была окончательно собрана.
«Они блефуют, — прошептал в ответ Альберт. — Моя первая логическая машина учила меня не делать машин, от которых нельзя избавиться. Они у меня в руках, и им это известно».
«Возможно, придут трудные времена, а тогда и я на что-нибудь сгожусь», — сказало Озарение.
Только однажды, уже будучи стариком, Альберт подчинился внезапному порыву и поступил прямодушно. В тот вечер Альберту вручали Приз Финнерти-Хохмана — самую почетную награду, которой научный мир удостаивал лучших своих представителей. Странно, конечно, что они остановили свой выбор на Альберте. Однако куда ни кинь — почти все значительные изобретения последних тридцати лет так или иначе были связаны с его именем.
Как выглядит этот приз — известно. Статуэтка изображала Эврему, многоликую греческую богиню изобретателей. Вскинув руки, она словно готовилась к полету.
У Альберта было заготовлено выступление, написанное его машиной для составления речей. Но по неясным причинам он решил на этот раз обойтись без чьей-то помощи. Дело завершилось катастрофой. Когда Альберт услышал свое имя, он поднялся и, заикаясь, принялся молоть ерунду.
— Только в больном молюске зарождается жемчужина, — начал он, и все изумленно уставились на него. — Но, может быть, мне подсунули другой приз? — неуверенно продолжал Альберт, тараша при этом глаза на скульптуру. — Эврема выглядит по-другому. Нет, это не она. Эврема ходит задом наперед, и к тому же она слепа. А ее мать — безмозглая корова.
Собравшиеся наблюдали за ним с выражением сочувствия.
— Для роста необходима закваска, — пытался объяснить Альберт. — Но дрожжи сами по себе — не что иное, как проявление грибкового заболевания. Все вы скроены по одному стандарту, блистательны и величавы. Но вы не можете обойтись без тех, кто не соответствует вашим нормам. Кто же будет изобретать, если не станет ни ущербных, ни глупцов? Что вы будете делать, когда не останется ни одного из нас, неполноценных? Кто будет месить тесто?
— Вы нездоровы? — тихо осведомился церемониймейстер. — Может, лучше закончить? Вас поймут.
— Конечно, я не здоров. Да никогда и не был здоровым, — согласился Альберт. — Иначе что бы из меня получилось? Вам представляется, что все должны быть нормальными и приспособленными к жизни. Нет и нет! Если бы было по-вашему, человечество погрязло бы в косности и вымерло. Естественный порядок жизни на Земле существует благодаря нескольким не совсем нормальным личностям, которые держатся в тени. Не мотыга, не долото и не лом были первыми орудиями человека. Прежде всего появился костыль, и тот, кто смастерил его себе в помощь, был, конечно, немощным калекой.
— Скорее всего, вам лучше отдохнуть, — тихо обратился к Альберту распорядитель. Никогда еще эти стены не слышали подобного вздора!
— Вы, конечно, уверены, что впереди стада шествует могучий бык, а следом — самые крепкие животные, — продолжил Альберт. — Нет, дорогу выбирают увечные или больные телята! Все, что выживает вопреки тяжелым обстоятельствам, покоится на несуразностях. Послушайте, как говорят женщины: «Мой муж кретин, но я всегда терпеть не могла Вашингтон в летние месяцы».
Все остолбенело уставились на Альберта.
— Это была моя первая шутка в жизни, — нескладно объяснил оратор. — Моя машина-шутник острит гораздо удачнее. — Он остановился, бросил взгляд на присутствующих и набрал побольше воздуху. — Дураки! — страстно провозгласил он. — Что вы будете делать, когда умрет последний из дураков? Как вы продержитесь без нас?
Альберт замолчал, но, по обыкновению, забыл закрыть рот. Он так и замер с выпученными глазами. Изобретателя отвели на место. Его машина по связям с общественностью пояснила, что Альберт переутомился, и раздала копии речи, с которой тот должен был выступить.
Печально, что великие мира сего только на то и годны, чтобы быть великими.
В тот год был издан указ о проведении переписи населения всей страны. Декрет был подписан Чезаре Панебьянко, президентом государства. После предыдущей переписи прошло десять лет, и поэтому в указе не было ничего необычного. Тем не менее, поступило специальное распоряжение охватить переписью людей без определенных занятий и недееспособных. Раньше эти несчастные никого не интересовали. Но теперь из гуманных соображений ими решили заняться. Таким образом Альберт попал в сферу интересов правительства. Да и вряд ли кто-нибудь больше, чем он, подходил на роль отверженного.
