– Рашид! – позвал я.
Видя, что он не шевелится, я присел рядом с ним и потряс его за плечо. Никакой реакции. Но, по крайней мере, он дышал. Я встряхнул его еще несколько раз – безуспешно. Похоже, Лучезарный пребывал в глубоком обмороке. Возможно, Стек что-то с ним сделала – какой-нибудь укол вроде того, каким доктор Горалин усыпляла детей, прежде чем взять у них Дар крови и кости. Так или иначе, ничто не говорило о том, что Рашид скоро придет в себя.
У Стек теперь были его доспехи. И его силовое поле. И стреляющий лучами пистолет, с помощью которого она расправилась с моей птицей-слугой. Вероятно, она пряталась в воде, пока боги усыпляли нас, затем всплыла и…
Зачем? Что моя мать намеревалась сделать с Гнездовьем?
Я содрогнулся. В любом случае ее намерения вряд ли относились к разряду добрых.
Я вернулся к обезглавленной птице-слуге. Моя Куриная шкатулка лежала рядом на полу, но скрипка исчезла. Ее украла Стек.
Зачем? Зачем ей нужна моя скрипка? Но, с другой стороны, ведь это ее инструмент! Моя скрипка, мои нотные листы, учебники, по которым я учился играть, – все это принадлежало Стек. Да и музыкальный дар я получил от матери.
Я поклялся, что, как только вернусь в поселок, куплю себе другую скрипку. Я больше не смог бы дотронуться до смычка, который когда-то принадлежал Стек.
– А ведь ты взяла совсем не то, мама, – вслух сказал я. – Тебе надо было взять шкатулку.
Я открыл ее. Вот и «беретта» – на прежнем месте. Я тут же проверил оружие и убедился, что с зарядом все в порядке.
– Мама, – прошептал я, – берегись.
А затем я пошел ее искать.
За открытой дверью тянулся коридор, шедший слегка под уклон. Единственным источником света в нем был ярко освещенный ангар позади меня – в самом коридоре никаких ламп не оказалось. Немного подумав, я сунул пистолет за пояс и пошел вперед, касаясь одной рукой холодной и влажной каменной стены.
Мои мокасины издавали едва слышный шорох – хотя я и не умел двигаться столь бесшумно, как Дорр, но, даже отражаясь от каменных стен, звук вряд ли распространялся слишком далеко. Если бы мне удалось застать Стек врасплох, пока она будет чем-нибудь занята…
Но чем она может быть занята? Что она вообще собиралась сделать? Судя по всему, моя мать шла к своей цели все двадцать лет. Сумев каким-то образом познакомиться с Лучезарным, она убедила его явиться в поселок именно в это время, а затем солгала ему насчет «усыпляющего газа», чтобы он не смог ей помешать…
Помешать что?.. Даже в доспехах Рашида, что она могла сделать против богов?
Но боги использовали в качестве своих орудий машины – вроде птицы-слуги, из перерезанной шеи которой сейчас торчали оборванные провода. И с этой машиной ей достаточно легко удалось расправиться.
По мере того как угасал свет, шедший из ангара позади, я начал различать яркое сияние далеко впереди. Что ж, неплохо – я опасался, что богам и их слугам не нужен свет, поскольку они могут видеть в темноте.
Коридор закончился большим залом, залитым мрачным серо-голубым светом электрических ламп-трубок. Затаив дыхание, я прижался к стене, стараясь остаться незамеченным, но глаза не наблюдали никакого движения, звуки также не доносились. Постояв с минуту, я осторожно двинулся вперед.
По размерам помещение оказалось не меньше центральной площади Тобер-Коува… и все оно было заполнено стеклянными гробами.
Разбитыми гробами с мертвыми телами.
Я подошел к ближайшему. На моих глазах выступили слезы – Урго, несчастный Урго! Похоже, он мирно спал внутри гроба, пока кто-то не разбил стекло. Прежде чем мальчик успел проснуться, убийца перерезал ему горло одним из осколков стекла – вверх, поперек и вниз. Вся внутренность гроба была залита кровью.
Это сделала Стек. Моя мать. А затем она направилась дальше, к следующему гробу.
Торн, один из наших шумных соседей, живших в хижине рядом с нашей. В последний год она была женщиной, но передо мной лежало ее мужское тело – убитое, так же как и Урго, залитое кровью, собравшейся в лужу на дне гроба.
Дальше – Чум, любовник Торн. Мужское тело. Мертвое.
А в следующем гробу… В следующем…
– О, Каппи… – прошептал я.
Каппи, мужчина-Каппи, в луже собственной крови.
«Она должна была выбрать мужское Предназначение, – подумал я. – У нее были обожжены руки, и ей ничего не оставалось, кроме как стать мужчиной». Но эта ее половинка была мертва.
Я потянулся через разбитое стекло и дотронулся до его щеки. Мне вдруг пришло в голову, что я никогда не прикасался к ней таким образом – я-мужчина и она-мужчина.
– Каппи…
Тело уже начинало остывать.
Я с трудом заставил себя отойти от гроба. Больше я ничего не мог сделать – лишь запомнить как следует, за что должна умереть Стек.
Каппи спал, точно так же, как спали все наши души в Гнездовье, когда в них не было необходимости. Тело его было обнажено, и, приглядевшись внимательнее, я увидел тоненькие трубочки и провода, тянувшиеся снизу гроба и опутывавшие все тело Каппи, с головы до пят. «Питание», – подумал я. Птица приносит пищу своим птенцам; и здесь, в Гнездовье, боги тоже снабжали тоберов пищей, пока те спали. Пищей, водой, всем, в чем могло нуждаться тело…
Но гробы были слишком хрупки, чтобы противостоять убийце. Я представил себе, как Стек, одетая в доспехи Рашида, колотит бронированным кулаком по стеклу, а затем перерезает осколком горло – горло Каппи.
Я перешел к другому гробу. В помещении их были десятки, расположенных рядами: в первом ряду самые старшие из нашего поколения, Каппи и девятнадцатилетние; во втором – восемнадцатилетние, сплошь мужские тела; следующий ряд – семнадцатилетние…
О боги…
Я бросился бежать – мимо подростков, мимо детей, к гробам в дальнем конце зала. К самым младшим.
Ваггерт. Он в первый раз побывал в Гнездовье.
И в последний.
Стек убила его так же, как и остальных, – своего собственного внука. Она пробилась к его беззащитному маленькому тельцу и зарезала его, разбрызгав вокруг кровь.
Схватив «беретту», я начал колотить рукояткой по гробу, пока не проделал достаточно большую дыру для того, чтобы вытащить тело сына. Я поднял его, и младенец безжизненно обмяк у меня на руках.
В последний раз, когда я видел его живым, он радостно блеял: «Бе-е-е!»
Я прижался лицом к его голенькому животику и заплакал.
Потом я снова положил Ваггерта в гроб – лучшего места все равно бы не нашлось.
Я потратил время на то, чтобы проверить все остальные гробы в зале. Возможно, Стек кого-то пропустила; возможно, какой-то удар оказался не смертельным и кто-то из детей был еще жив.
