Дать сигналу ход? Звоню Василию Георгиевичу Макарову, завсекретариатом у Громыко, и говорю: «Там пришла ведомственная, сам посмотри, но никому не показывай — рекорд, понимаешь ли установлен, награждать надо! Нарушили правила, но претензий никто не имеет! Так я списываю ведомственную на уничтожение?» Через несколько дней «проснулся» посол в Вене и присылает телеграмму с подробным изложением инцидента. Снова звоню Макарову: «Посол пытается поставить под сомнение наши с вами выводы». И получаю короткий ответ: «Ведомственную на уничтожение». А ведь легко было человеку карьеру сломать.
ЕСЛИ ВАМ, уважаемый читатель, по прочтении этих зарисовок вспомнился бессмертный образ Фигаро, то, значит, вы неплохо поняли суть и методы работы тех дипломатов, о которых не пишет пресса. Но ведь, согласитесь, этот герой всегда добивался того, чего хотел, и даже умел доказать хозяину, что тот желает того же самого…
«Дипломатов обычно держат, так сказать, в черном теле, но это им нипочем… Политика входила в обязанности глав миссий, которые также не рвались, без особого распоряжения со стороны своего двора, вершить какие-либо дела. Если американскому посланнику приходилось туго сегодня, то русскому — вчера, а французскому придется завтра. Всему свой черед. Настоящему дипломату суетиться не к лицу. Империи всегда разваливались на куски, дипломаты всегда их собирали».
Генри Адамс. «Воспитание Генри Адамса».Джордж Генри Смит
СЫГРАТЬ В ЯЩИК
Дэндор откинулся на спинку кресла, обтянутого нежнейшим шелком, потянулся, лениво взглянул сначала вверх, на высокий потолок собственного дворца, потом — вниз, на блондинку, склонившуюся перед ним. Легко касаясь его ногтей, она старательно заканчивала педикюр, а тем временем пышная брюнетка с пухлыми красными губами изогнула пленительный стан и вложила в рот Дэндору очередную виноградину.
Он разглядывал блондинку, которую звали Сесилия, и думал о том, насколько же хороша она была прошлой ночью. Они славно провели время… Но сегодня она вызывала у него скуку, точно так же, как и брюнетка, — он напрасно старался припомнить ее имя, а тут еще эти кудрявые рыжие двойняшки!
Дэндор зевнул. Ну почему все они так услужливы и подобострастны? До тошноты…
«Словно все они, — думал он с кривой усмешкой, — только плод моего воображения, или, скорее, — и он чуть не расхохотался во весь голос, картинки из Имкона, этого величайшего изобретения человечества».
— Хороши, правда? — Сесилия горделиво выпрямилась, любуясь законченным педикюром.
Дэндор взглянул на свои сверкающие ногти и сморщил нос, ощущая себя дураком.
Сесилия наклонилась и принялась пылко целовать его правую ступню, чем только усугубила положение. «О Дэндор! Дэндор! Как я люблю тебя!» приговаривала она.
Дэндор устоял перед искушением как следует пнуть ногой с лакированными ногтями маленькую кругленькую попку. Устоял потому, что всегда пытался быть добрым ко всем этим женщинам. Даже в такие минуты, когда жизнь утрачивала реальность, а от услужливости и бесконечных восторгов воротило с души — он все равно старался быть добрым.
И вместо того, чтобы пнуть Сесилию, он опять зевнул.
Эффект был практически тот же. Синие глаза Сесилии испуганно распахнулись, губы брюнетки, чистившей виноград, задрожали.
— Ты… ты хочешь покинуть нас? — спросила Сесилия.
Он рассеянно потрепал ее кудри.
— Ненадолго, дорогая.
— О Дэндор! — заплакала брюнетка. — Разве мы что-нибудь сделали не так?
— Ну что ты!
— Дэндор, пожалуйста, не уходи, — молила Сесилия. — Мы сделаем все, чтобы ты был счастлив!
— Я знаю, — сказал он, вставая и потягиваясь. — Вы обе очень милы. Но иногда меня просто тянет к…
— Пожалуйста, останься, — взмолилась брюнетка, падая к его ногам. Устроим вечеринку с шампанским. Я для тебя станцую…
— Прости, Дафна, — сказал он, наконец-то вспомнив, как ее зовут, — но что-то вы, девушки, стали казаться мне ненастоящими. А раз такое начинается, мне надо идти.
— Но… — Сесилия рыдала так, что едва могла говорить, — когда ты от нас уходишь… становится так… словно нас… вы-выключили.
От этих слов ему самому стало немного грустно, потому что в некотором смысле так оно и было. Но тут уж ничего не поделаешь. Он чувствовал, как тот, другой мир неудержимо тянет его к себе.
В последний раз Дэндор оглядел сказочную роскошь своего дворца, прекрасных женщин, теплое солнце за окнами и исчез.
Едва выйдя из Имкона, он услышал вой ветра и ощутил леденящую стужу.
Немедленно вслед за этим в уши ворвался пронзительный и визгливый крик жены.
— Выбрался-таки наконец? — орала Нона. — Явился, баран паршивый!
Значит, он и правда вернулся на Нестронд, в самую промозглую дыру во Вселенной. Как часто он думал, что нипочем не вернется. И все же — вот он, снова на Нестронде, опять с Ноной.
— Долго же ты шлялся! — продолжала вопить Нона. Это была рослая, мосластая женщина с гладкими черными волосами, широким, плоским, тонкогубым лицом и неровными желтоватыми зубами.
— Кстати же ты заявился, а то ледовые волки опять поналезли, и торфа для очага надо нарубить, и…
Дэндор молча слушал, как растет список неотложных дел.
— …на скотном дворе нужна новая крыша, — закончила она. Он промедлил с ответом, и лицо жены угрожающе приблизилось. — Ты меня слышал? Я сказала, дел невпроворот!
— Да, слышал, — откликнулся он.
— Ну и не торчи тут, как пень. Садись, завтракай да принимайся за дело!
Завтрак состоял из толстого грязноватого куска прогорклого свиного сала и чашки тепловатой овсянки. Дэндор давился, но все-таки запихнул в себя еду. Потом натянул комбинезон с подогревом, меховую парку и шагнул к двери.
— Погоди, дуралей! — придержала его Нона, вытащила из кучи хлама маску для лица и бросила ему. — Нос хочешь отморозить?
Он быстро натянул маску, не желая, чтобы жена заметила его ярость, открыл дверь и вывалился наружу. Ветер ударил в лицо, швырнул в стекла маски горсть острых льдинок. Нестронд! Господи, ну почему же Нестронд? Оглядывая тусклый пейзаж, он с тоской подумал об оставленной хижине, пусть холодной, но зато без этого проклятого ветра. Мысли его тут же перескочили на черный ящик. Имкон стоял в углу хижины, тая в себе единственный путь к спасению.
Но нет, возвращаться еще рано. С топором на плече Дэндор двинулся через ледяную пустыню к древнему торфянику, в котором жители деревушки рубили топливо.
