— Я не намекаю. Я говорю открыто: организация переродилась. Из сообщества друзей и сподвижников она стала просто тайным орденом, преследующим свои личные цели. Никаких больше открытых обсуждений и выработки рекомендаций. Вместо них мы занялись внутренними политическими играми: кто более опытный, кому больше доверять, чьи советы обязательно принимать к сведению, а кого можно и проигнорировать…
— Где-то я такое уже слышал, — густые черные брови Скайтера сходятся к переносице.
— От меня, разумеется, — усмехается Джао. Большой негр почти растворился в своем темном кресле, только поблескивают зубы и белки глаз. — Не раз и по разным поводам. Только, прошу заметить, Фарлет озвучивает собственные мысли.
— Неважно, — отрезает Ведущая. — Сейчас мы говорим не о засевших в Совете интриганах и властолюбцах – кстати, Джао, я не заметила, чтобы ты в знак протеста отказался от своего членства. У нас другая проблема. Фарлет, ты осознаешь, что своими несогласованными действиями ты не только заставил нас импровизировать на ходу? Ты подставил нашего эксперта, вытащив его на место акции, по-крупному подставил. Никто не поверит, что он не знал о ней заранее. И ты убил человека.
— Такую мразь… — цедит Фарлет сквозь зубы.
— Не имеет никакого значения. Раз ты такой ценитель устава, напомню еще одну статью: «Убийство в качестве наказания может применяться только в отношении людей, самих являющихся убийцами, прямыми или косвенными». Кого убил несчастный технолог?
— «Несчастный»? Вот как ты заговорила, Суоко? А беременные женщины, которых он сунул в газ, уже побоку?
— Он не подбирал группу для тестирования, ее формировали совсем другие люди, о чем ты прекрасно осведомлен. И, в любом случае, он никого не убил и даже не искалечил.
— Потому что вмешался я.
— Да плевать! — уже не сдерживаясь рявкает Ведущая. — Наказывать нельзя превентивно!
— Наш долг – предотвращать преступления! — во весь голос огрызается Фарлет. — В том числе и с помощью таких вот… превентивных уроков!
— Прошу прощения.
Фарлет и Суоко поворачиваются к Джао.
— Криком мы ничего не решим, — голос темнокожего гиганта спокоен и ровен. — Суоко, ты позволишь?
— Говори, — выдыхает Ведущая, откидываясь в кресле и отворачиваясь от Фарлета.
— Джоэл, мы знаем друг друга не первое десятилетие. И ты знаешь мою позицию в отношении как Совета, так и нынешнего положения вещей. Ты доверяешь моей объективности?
Фарлет устало кивает.
— Кончай говорить околичностями, Джа, — цедит он. — Я знаю, что ты скажешь. Вряд ли что сверх того, что я уже сказал себе сам, но все равно слушаю.
— Спасибо. Я хочу указать, что ты повел себя неадекватно. Оставляя в стороне импровизированность акции, что не выходит за рамки нормальной деятельности Хранителя, — Джао бросает выразительный взгляд на Суоко, — я все равно должен прокомментировать убийство. Ведь ты не планировал убивать господина… как его там?
— Голикова.
— Да, Голикова. В твоем же собственном плане он назначался на роль главного козла отпущения. Ты действовал спонтанно, в результате вспышки ярости. Неважно, заслуживал ли технолог смерти. Своими действиями он поставил себя вне законов, защищающих человеческую жизнь, и его судьба мне совершенно безразлична. Вот кто мне небезразличен, так ты сам. Скажи, когда ты в последний раз посещал «Серый туман»?
Фарлет пожимает плечами.
— Тогда я скажу. Четырнадцать месяцев назад. Ведь ты боишься заходить в психоаналитический бокс, верно? Боишься услышать приговор Робина? Джоэл, у тебя признаки сильнейшего нервного истощения. Настолько сильного, что твое поведение становится хаотичным и непредсказуемым.
— Хочешь сказать, что мне пора в отставку?
— Я хочу сказать, что тебе необходим длительный отдых. Очень длительный. Полгода как минимум. Лучше год. А отставка или нет, решать тебе самому – никто не может тебя принудить.
— Ты прекрасно знаешь, что с отдыха не возвращаются. Я не помню никого, кто смог бы пройти фильтр повторно, — во взгляде Хранителя – скрытая мольба. Джао молча смотрит на него.
— Несмотря на то, что организация испытывает сильнейшую нехватку людей, — добавляет Суоко, — я полностью согласна с Джао.
— Редкий случай, — еле слышно фыркает Менован, и тут же осекается под яростным взглядом Ведущей.
— Хранитель Фарлет, — сухим официальным тоном произносит она. — На основании анализа твоих действий и нервного состояния я настоятельно рекомендую взять продолжительный отпуск и пройти курс психологической рекреации. Я говорю не только от своего имени, в данном вопросе Совет единодушен.
— Вот как… — горько откликается Хранитель. — Ну что же, тогда я не стану добавлять вам головной боли. Робин!
— Да, Фарлет?
— Я формально заявляю о том, что подаю в отставку. Я больше не Хранитель.
— Заявление не принято. Ты действуешь под влиянием сиюминутных эмоций.
— Да и хрен с ними, с эмоциями. Я сказал. Прошу прощения, мне здесь больше не место.
Фарлет резко поднимается, почти выпрыгивает из кресла и выходит из комнаты. Картинка замирает, а потом потухает совсем.
— Конец записи, — информирует Суоко. Тилос, отключившись от терминала, часто моргает, чтобы восстановить зрение.
— И что дальше? — спрашивает он, протирая глаза.
— Ничего особенного. Там обсуждались рабочие вопросы, тебе не интересные.
— Я имею в виду, что с Фарлетом?
— Он уже покинул базу. Сейчас ему формируется легенда для проживания на Австралах.
— Он даже не зашел ко мне попрощаться…
— Он обижен. И я его не виню. Понимаешь, Семен, по крайней мере каждый второй Хранитель уходит после тяжелого нервного срыва. Далеко не всегда с такими последствиями, как сейчас, но тем не менее. Несколько моих друзей закончили точно так же, да и ты сам видишь – второй случай срыва за три месяца. Всегда одно и то же проклятое противоречие между желанием изменить мир и чувством ответственности за последствия.
Кукла Суоко выглядит молодой рыжеволосой девушкой, лет восемнадцати или девятнадцати на вид. Худощавая, но гармоничная фигура, длинные стройные ноги, курносый нос с еле заметными веснушками… На ней тонкое облегающее платье до середины бедра. Тилос с удовольствием пробегает взглядом по ее телу, но тут же спохватывается.
— Ничего, если я с ним встречусь?
— Я бы не рекомендовала, по крайней мере, прямо сейчас. Ему нужно успокоиться. Иначе он может наговорить такого, о чем потом пожалеет. Через две-три недели, пожалуй, в самый раз.
