— Разумеется, нам понадобится ваша помощь. Судя по тому, что при восстановлении энергетических функций ваших товарищей вшестером мы справлялись значительно легче, чем втроем, необходимо будет участие как можно большего количества ваших сограждан, — закончила я свое предложение.
— На счет участия — не вопрос, как скажешь, — ответил Салатовенький, снова заставив меня онеметь и отвесить челюсть от удивления его лексикой. — Но что мы должны при этом делать? Ведь мы не можем испытывать такие сильные эмоции, как вы!
— Скажите, а вы любите свой мир? Не такой, какой он сейчас, когда гибнут разумные существа и хранители жизни, когда разрушение энергетического баланса может привести к полной катастрофе. А тот, прекрасный, добрый, гармоничный мир, в котором вы жили все это время? — спросила я, обведя взглядом всех присутствующих.
Большинство глубоко задумалось, и только Пурпурный неуверенно промямлил:
— Наверное…
— Поймите меня правильно, — продолжала я. — Вы жили в прекраснейшем из миров, стабильном и спокойном, и не замечали, насколько он хорош и красив. И поэтому относились ко всему окружающему как к чему-то само собой разумеющемуся, что было и будет всегда. И теперь всему этому грозит гибель. Вдумайтесь в это! Ведь может случиться так, что ваш мир разрушится, а вы погибнете. И не будет ничего: ни серебристого неба, ни могучих хранителей жизни, ни вас самих. Посмотрите на разрушенные растения, которые валяются на сером песке, словно битое стекло. Неужели не сжимается душа от жалости? Малыш, доктор, вы же испытывали любовь и сочувствие к своим друзьям, когда вспоминали их здоровыми и полными сил! Так подумайте также обо всем своем мире! Поймите, любовь — это не просто сильная симпатия. Это еще и осознание хрупкости и уязвимости того, кого или что ты любишь, это постоянное опасение потерять и стремление защитить!
Боже мой, как же они засверкали! Бедные существа, они жили в таком благополучном мире, что просто не знали, что такое любовь к нему! И только сейчас это поняли. Я сама не верила, что мне удалось до них достучаться. Я взглянула на Сережу и тут же услышала:
— Ну, Алена, ты молодец! Посмотри на них, они просто светятся от обуревающих их чувств! Теперь нам никто не страшен, а Черной Утробе я просто не завидую.
И мы оба прекрасно знали, что в это же самое мгновенье такие же эмоции проснулись у всех остальных обитателей желтой и розовой страны, всколыхнув и перевернув их представления о привычном мире.
Кажется, войско готово к походу!
* * *
Я стояла недалеко от того места, где мы впервые столкнулись с черными пришельцами. Издалека даже виднелся остов погибшего хранителя. Рядом со мной сверкал Салатовенький, который несмотря на то, что только что оправился от энергопотери, все равно настоял на своем участии в военных действиях. А с другой стороны был Малыш, через несколько шаров за ним — Пурпурный. И длинный-длинный разноцветный круг сверкающих бойцов в несколько рядов. На другой стороне этого круга, охватившего всю зону агрессивного воздействия, находился Сережа. Ну прямо адмирал с контр-адмиралом!
Мальбрук в поход не долго собирался. После того, как сверкающий народец осознал и, главное, прочувствовал все произошедшее, собрать их особого труда не составило. Они подтягивались к зоне поражения из самых отдаленных уголков желтой и розовой страны, занимая позиции по периметру. Какое все-таки благо — такая безграничная коммуникация всего общества! Ими даже руководить не приходилось. Все «солдаты», как говорил Суворов, и так уже «знали свой маневр», как только мы разработали приблизительный план действий.
А план наш состоял вот в чем. Мы с Сережей, как существа более эмоциональные, должны будем задавать «основную частоту» — сосредоточиться на любви и восхищении миром удивительной красоты и гармони, стать чем-то вроде генератора. Все остальные должны выполнять функции многократного усилителя, четко реагируя на все наши эмоциональные оттенки. Дело в том, что мы не совсем были уверены, какие именно наши эмоции окажут на пришельцев максимальное воздействие, и поэтому планировали при необходимости их корректировать. В этом случае чрезвычайно важна полнейшая синхронность как самих эмоций, так и их малейших изменений. Мы с Сережей даже некоторое время потренировались, пропуская через свое восприятие целую гамму чувств, и добились неплохого взаимодействия. О шарах даже и говорить не приходится — такое взаимодействие просто свойственно их природе.
Единственное, что мы четко и досконально знали — это то, что малейший намек на ненависть, агрессию может не только свести на нет все наши усилия, но и запросто погубить всех. Риск, конечно, был зело преогромен, но выбора особого не было.
Также нельзя было забывать и о безопасности. То есть каждый «воин» должен был кроме всего прочего «держать фон» дружбы, симпатии к своим согражданам, чтобы не позволить «гробовщикам» захватить кого-нибудь.
Что нас откровенно порадовало, так это то, что недостатка в добровольцах не было. Практически все шары, за исключением тех, кто должен был поддерживать системы жизнеобеспечения и осуществлять технический контроль, отправились к мертвой зоне.
Мы напились водички, запасаясь энергией впрок, и, булькая животами, отправились на «поле брани», словно заклинание твердя себе что именно ее, брани, как и любых отрицательных эмоций, нужно избежать во что бы то ни стало.
Зона поражения представляла собой кривое неправильное пятно размером примерно 5 на 7 километров. Для того, чтобы усиление эмоционального поля было максимальным и равномерным, мы все разместились по окружности, охватывающей это пятно целиком. А в точках, самых близких к границе серого песка, как раз и находились мы с Сережей. Прямо друг напротив друга. Разъединенные расстоянием в 7 километров безжизненной пустыни. И в то же время связанные сверкающей цепью друзей и единомышленников.
Я стояла на холмике и смотрела вниз, на суету «гробовщиков», без устали обслуживающих Черную Утробу. Шары практически не обменивались информацией, кроме разве что «шепота», необходимого для построения правильного круга. Ни в коем случае нельзя было выдать себя раньше времени и дать возможность противнику расстроить наши замыслы!
Прав был поэт, когда говорил, что в бою самое тяжелое время — «час ожидания атаки». Но мандража не было. Только абсолютное, ледяное спокойствие и уверенность в том, что необходимо сделать. Я пошире расставила ноги, выпрямилась. Я была готова.
* * *
По цепочке, чтобы не привлечь внимания, мне передали, что все выстроились и приготовились. Пора!
