Обратите внимание: не хлопок — это более поздняя замена. Настоящие джинсы — исконно-посконные. Всю свою историю почти вся Русь ходила в джинсе! Просто — некрашеной! А мы — и не поняли, а мы — как дети…
Рацухерим! И — рацухерачим! За всё детские обиды и переживания, полученные в борьбе с дефицитом штанов этого типа.
Мне сам бог велел: посконь у меня на полях растёт. Осталось сделать строчку, клёпку, лейблу… И — краску. На индиге, как генуэзцы делали… надорвусь. Но, раз уж я заменил басму — своей поташенно-малиновой краской для волос, то не изобрести ли мне берлинскую лазурь? Чисто от изобилия этого поташа. Ну, и от любви к джинсе, конечно.
Как следует из названия, знаменитая берлинская лазурь получена случайно в начале 18 века в Берлине. Красильных дел мастер Дисбах купил у торговца необычный поташ: раствор при добавлении солей железа получался синим. Краска оказалась подходящей для тканей: яркой, устойчивой и недорогой. Рецепт простой: поташ сплавляли с высушенной кровью животных и железными опилками.
Понятно, что мимо такого рецепта я пройти не мог — сварили ведро этой синенькой краски. Сразу стал вопрос о торговой марке: «Рябиновая синь»? «Пердуновская лазурь»? «Голубень угреватая»?
Отлили пару махоньких корчажек. Для отправки в Смоленск Николаю — пусть внимательно посмотрит на потребность рынка в этом продукте.
Потому что я сразу призадумался.
Конечно, голубизация «Всея Святая Руси»… — очень прибыльно. «Мы приголубим всю Россию!» — мечта Бори Моисеева:
«Голубая, голубая,
Голубая страна».
Но… не знаю, чем красили ткани монголы Чингисхана — «синие монголы», но на Руси другая цветовая гамма: зелёный, коричневый, бурый… Попадается красный. Но синего… практически нет. Пробьёт инновация консерватизм потребителя или как?
Попандопулы могут хихикать и показывать пальцами:
– Экий дурень! Выдумал себе проблему! Дай аборигенам штаны — они их с руками оторвут! Любого цвета.
Отнюдь. Я хочу не — «дать», а — «продать». Если кто не понял — это две большие разницы. Требуется соучастие получателя, его желание, его «кровные».
В Средневековье одежда не только функция — «наготу прикрыть», не только эстетика — «а вот мне так красившее», но и социология. Цвет, крой, материал… — жёстко задаётся стереотипами, традициями.
Достаточно посмотреть любые изображения этой эпохи потоком, и сразу видно: между мозаичной греческой Орантой в Киевской Софии и Рублевским «голубцом» «Троицы» — практически нет полей синего цвета. Проблема — не цветовая, а мировоззренческая.
«Синий и голубой воспринимались в византийском мире как символы трансцендентного мира… Традиционны в этом плане для византийской живописи и синие одежды Христа и Богоматери». «На византийских мозаиках чаще всего использовались синий, пурпурный и золотой цвета».
А вот в произведениях русского монастырского искусства «доминировали красные, зелёные и охристые тона. Из-за пристрастия к этим ярким цветам монастырская живопись резко отличалась от изысканного константинопольского стиля…». «…в новгородских иконах главную роль играют красный, зелёный и жёлтый цвета … колорит псковских икон обычно тёмный и ограничен, если не считать фона, тремя тонами: красным, коричневым и тёмно-зелёным, а иногда и двумя: красным и зелёным».
Эмоционально толкует об этом М.Волошин:
«Лиловый и синий появляются всюду в те эпохи, когда преобладает религиозное и мистическое чувство. Почти полное отсутствие именно этих двух красок в русской иконописи — знаменательно! Оно говорит о том, что мы имеем дело с очень простым, земным, радостным искусством, чуждым мистики и аскетизма. Совпадая с греческой гаммой в жёлтом и красном, славянская гамма заменяет чёрную — зелёной. Зелёную же она подставляет всюду на место синей. Русская иконопись видит воздух зелёным, зелёными разбелками даёт дневные рефлексы. Таким образом, на место основного пессимизма греков подставляется цвет надежды, радость бытия».
Я понимаю, что для любого моего современника-попандопулы переживания «о предпочтительной цветовой гамме» аборигенов — пустая болтовня и сотрясение воздуха:
– А чё они там? Не хотят?! Вот б…! Брезгают?! Придурки средневековые. А мы их сща с крупнокалиберного…
Если вы пришли на рынок с крупнокалиберным, то зачем вам краска? Хоть какая. Денег вы и так получите. Все, сколько есть, всегда, пока патроны не кончаться.
У меня нет скорострельного и многозарядного. Поэтому приходиться думать о потребителе. О его интересах и предпочтениях.
«Святая Русь» «голубизну» не приняла. Однако ж краски этой производили мы немалое количество. Во Всеволжске, из-за крайней нищеты новосёлов во всём, понуждаем я был изготавливать множество вещей. Той же одежды. И отдавать людям. Как отличать казённое от иного? Тогда начали красить всё этой «лазурью». Углядев где-нибудь на плетне рубаху голубую, или нить синюю на срезе верёвки, входили люди мои в дома и спрос вели. Немало татей на том попалося.
Так люди мои от прочих, от «людей русских» стали и цветом отличны: в любом городе толпа на улице иль на торгу — серая, да зелёная, да коричневая. А у меня — с просинью.
Видя для казны такую пользу, ввёл я запрет на торг этой краской, прозванной «Русское индиго». А вот ткань, ею крашенную, стали продавать. Не худо пошли полотны мои в края южные, с настоящим индиго уже знакомые. А уж после — и «Святая Русь» распробовала.
Многие из людей хитрых тайну сей краски узнать пыталися. Да — бестолку. «Слышат звон да не знают где он». Вот и пошёл слух, что, де, Воевода Всеволжский колдовством, по небу, на драконе летаючи, вывез с Индии сей кустарник. Ростит, де, чудо сиё, белоопушённое, в странах дальних, белым снегом вечно покрытых. А для прокормления сего теплолюбивого растения поливает его кровью. Обязательно — человеческой. Само собой — девственниц да младенцев. Вера и народность сих доноров — определяется рассказчиком. Всегда — по его слушателям.
И ныне в иных краях можно услыхать: «не будешь слушаться — отдам Колдуну Полуночному на краску». Родителю страх от сей легенды — помогает дитятю приструнить, мне — и народы целые.
Я уже говорил, что темнота в жилищах приводит меня в крайне раздражение. Зимой — особенно. Света хочу, света!
Мысль первая — делать свечки из пчелиного воска.
Воск мы в вотчине имеем. Но его и покупают не худо. Николай в городе подсуетился, вышел на корсунянина одного. Товар экспортный, грек берёт оптом. У меня пасека работает, с пчелами всё получается прилично. В смысле: медоносят и роятся. Но — не беспредельно же! Свой воск мы продали, из остатка Никодимке свечей в подарок наделали: в церкви службы без восковых свечей — крайняя бедность.
