Я остановил машину, вылез и постоял минуту, глядя на дом. Еще не совсем стемнело, четыре высокие колонны чуть поблескивали в последних отсветах угасающего дня. С этой стороны все окна были темные, но я видел, что где-то в задних комнатах горит огонь.
Я поднялся по отлогим ступеням, пересек веранду. Ощупью отыскал и нажал кнопку звонка.
В прихожей раздались торопливые женские шаги. Наверно, миссис Флаэрти, подумал я, экономка. Она ведет здесь хозяйство с тех самых пор, как миссис Шервуд ушла из этого дома и не вернулась.
Но мне открыла не миссис Флаэрти.
Дверь распахнулась - и вот она стоит на пороге, уже совсем взрослая, уверенная в себе и ещё красивее, чем прежде.
- Нэнси! - вырвалось у меня. - Да ведь это Нэнси!
Совсем не те слова, что нужно, но у меня не было времени подумать.
- Ну да, Нэнси. Что тут такого удивительного?
- Я думал, тебя здесь нет. Когда ты вернулась?
- Только вчера, - сказала она.
Мне показалось, она меня не узнала. Но понимает, что это кто-то знакомый. И пытается вспомнить.
- Чего же мы тут стоим, Брэд, - сказала она (стало быть, узнала!).
Входи.
Я переступил порог, она закрыла дверь, и вот мы стоим в полутемной прихожей и смотрим друг на друга.
Она протянута руку и коснулась отворота моей куртки.
- Мы так долго не виделись, Брэд. Как ты живешь?
- Прекрасно, - сказал я. - Превосходно.
- Говорят, тут почти никого не осталось. Почти никого из нашей компании.
Я покачал головой.
- Ты говоришь так, будто рада, что вернулась.
Она засмеялась-легко, мимолетно:
- Ну, конечно, рада!
Смех был совсем прежний: так свойственная ей мгновенная вспышка искрометной веселости.
Послышались шаги.
- Нэнси, - окликнул чей-то голос, - кто там пришел? Малыш Картер?
- Разве ты пришел к папе? - спросила Нэнси.
- Я к нему ненадолго, - сказал я. - Потом ещё поговорим?
- Да, конечно. Нам есть о чем поговорить.
- Нэнси!
- Да, папа.
- Иду! - отозвался я.
И пошел к темной фигуре в дальнем конце прихожей. Шервуд распахнул дверь комнаты, повернул выключатель.
Я вошел, и он затворил за мною дверь.
Он был высок ростом, плечи очень широкие, изящно вылепленная голова, аккуратно, почти щегольски подстриженные усы.
- Мистер Шервуд, - сказал я со злостью, - я не малыш Картер. Я
Брэдшоу Картер. Для друзей - Брэд.
Злиться было довольно глупо, да, наверно, и не из-за чего. Но уж очень он меня взбесил там, в прихожей.
- Извини, Брэд, - сказал он теперь. - Никак не укладывается в голове, что все вы уже взрослые - и Нэнси, и ребятишки, с которыми она дружила.
Он прошел через комнату к письменному столу у стены. Достал из ящика пухлый конверт, выложил на стол.
- Это тебе.
- Мне?
- Ну да. Я думал, ты знаешь.
Я покачал головой; в этой комнате мне отчего-то стало не по себе, почти жутко. Мрачная комната, по двум стенам сплошь книжные полки, в третьей - наглухо завешенные окна и между ними мраморный камин.
- Так вот, это тебе, - повторил Шервуд. - Бери, чего же ты?
Я подошел к столу и взял конверт. Он был не запечатан, я открыл его.
Внутри оказалась толстая пачка денег.
- Полторы тысячи долларов, - сказал Джералд Шервуд. - Как будто, должно быть именно полторы.
- В первый раз слышу про какие-то полторы тысячи. Мне только сказали по телефону, чтобы я с вами побеседовал.
Он поморщился и посмотрел на меня очень внимательно, словно бы даже недоверчиво.
- Вот по такому же телефону, - прибавил я и показал на аппарат у него на столе.
Шервуд устало кивнул.
- Понятно. А давно у тебя появился такой телефон?
- Только сегодня. Эд Адлер пришел и снял мой прежний телефон, обыкновенный, потому что мне нечем платить. Я пошел пройтись, хотел немного собраться с мыслями, а когда вернулся, вдруг зазвонил вот такой телефон.
Движением руки Шервуд остановил меня.
- Возьми конверт, - сказал он. - Положи в карман. Это не мои деньги.
Они твои.
Но я положил конверт на стол. Мне позарез нужны были полторы тысячи.
Позарез нужны были любые деньги, откуда бы они ни свалились. Но этот конверт я взять не мог. Сам не знаю почему.
- Ладно, - сказал Шервуд. - Садись.
Я опустился на стул, стоявший боком у стола. Шервуд открыл ящик с сигарами.
- Хочешь?
- Я не курю.
- Может, выпьешь чего-нибудь?
- Выпить я не прочь.
- Бурбон?
- Отлично.
Он подошел к шкафчику стоящему в углу, опустил в бокалы лед.
- Как тебе разбавить, Брэд?
- Хватит и льда.
Шервуд усмехнулся:
- Сразу видно понимающего человека.
Я сидел и смотрел на книжные полки, протянувшиеся вдоль двух стен кабинета от пола и до самого потолка. Тут было немало каких-то многотомных собраний и комплектов, почти все, насколько я мог разглядеть, в дорогих переплетах.
Наверно, это очень здорово - быть не то что богачом, но человеком с достатком, не маяться и не раздумывать, если тебе понадобилась какая-то мелочь, не выгадывать каждый грош, а спокойно взять и купить, что хочешь.
Жить в таком вот доме, с книгами по стенам, с тяжелыми занавесями на окнах, и чтобы, когда хочется выпить, было из чего выбрать и не приходилось держать единственную бутылку дрянного виски в кухне на полке...
Шервуд подал мне бокал, обогнул стол и снова опустился в кресло. С жадностью отпил несколько глотков и отставил бокал.
- Брэд, - начал он, - много ли тебе известно?
- Ровным счетом ничего. Только то, что я вам уже сказал. Я говорил с кем-то по телефону. И мне предложили работу.
- Ты согласился?
- Нет, - сказал я. - Пока нет, но, может, и соглашусь. Мне не худо бы найти работу. Но то, что они предлагали, - не знаю, кто они такие, - звучит довольно бессмысленно.
- Они?
- Ну, не знаю - либо их было трое, либо там кто-то один три раза менял голос. Конечно, это очень странно, но, по-моему, один и тот же человек говорил на разные голоса.
Шервуд опять жадно глотнул виски. Поднял бокал, посмотрел на свет и, кажется, очень удивился, что там уже только на донышке. Тяжело поднялся и пошел за бутылкой. Налил себе, чуть расплескав, потом протянул мне бутылку.
Я ещё не начинал, - сказал я.
Он поставил бутылку на стол и опять сел.
- Ладно, - сказал он. - Вот ты пришел и мы побеседовали. Все в порядке. Соглашайся на эту работу. Бери свои деньги и ступай. Нэнси, верно, тебя заждалась. Своди её в кино или ещё куда-нибудь.
- И это все?
- Все.
- Значит, вы раздумали, - сказал я.
- Раздумал?
- Вы хотели мне что-то сказать. А потом передумали.
Шервуд холодно, в упор посмотрел на меня.
- Вероятно, ты прав. Но это все равно.
- А мне не все равно. Я ведь вижу, вы чего-то боитесь.
Я ждал, что он обозлится. Кому приятно, когда тебя назовут трусом.
Но он не обозлился. И даже не поморщился, сидел как каменный. Потом сказал:
- Пей же, черт подери. Смотреть на тебя тошно, сидит тут - и ни с места!
Я отхлебнул глоток виски: я соврем забыл про свой бокал.
- Вероятно, ты вообразил себе всякие небылицы. И, конечно, подозреваешь, что я ввязался в какие-то темные дела.
Вряд ли ты мне поверишь, но представь, я и сам не знаю, в какие такие дела я ввязался.
- Да нет, я вам верю, - сказал я.
- Чего только я не натерпелся на своем веку, - сказал Шервуд. - Да разве я один. У каждого свои беды - не одно, так другое. На меня свалилось все сразу. Так тоже часто бывает.
Я покивал в знак согласия.
- Началось с того, что меня бросила жена. Это ты, конечно, знаешь. В ту пору, надо думать, все милвиллские сплетники только об этом и говорили.
- Не помню, - сказал я. - Тогда я был ещё мальчишкой.
- Да, верно. Скажу одно, оба мы вели себя вполне пристойно. Ни крику, ни скандалов, никакой грязи на суде. Всей этой мерзости мы постарались избежать. И сразу после развода - банкротство. В производстве сельскохозяйственных машин разразился кризис, и я боялся, что придется закрыть фабрику. Очень многие мелкие предприятия тогда прогорели.
Держались по пятьдесят, по шестьдесят лет, приносили солидный доход, а тут лопнули.
Шервуд помолчал, словно выжидая, не скажу ли я чего-нибудь. А что было говорить?
Он налил себе ещё виски и продолжал:
- Во многих отношениях я просто глуп. Я умею вести дело. Умею поддерживать фабрику на ходу, пока есть хоть какая-то надежда, пока можно из неё выжать хоть какие-то гроши. У меня, видно, есть хватка, есть способности. Но и только. За всю жизнь я ни разу не додумался до чего-нибудь нового, до чего-нибудь значительного.
Он подался вперед, крепко стиснул руки и оперся ими на стол.
- Я все ломаю голову, - сказал он. - Все пытаюсь понять, что же произошло? Почему именно со мной? Невозможно понять! Не должно это было со мной случиться, не такой я человек. Мне грозило разорение, и ничего я тут не мог поделать. В сущности, все это проще простого. Спрос на сельскохозяйственный инвентарь резко упал, на то были веские экономические причины. Крупным фирмам, у которых свои крупные магазины и вдоволь денег на рекламу, такая передряга не страшна. У них есть простор, они могут перестроиться, как-то извернуться, смягчить удар. А таким, как я, тесно, у нас нет в запасе ни лишних возможностей, ни лишних денег. Моему предприятию, как и многим другим, грозил крах. Пойми, мне совершенно не на что было надеяться. Я вел дело по старинке, по испытанным и проверенным канонам, как до меня мой дед и мой отец. А каноны эти говорят: если ты больше ничего не можешь продать, значит-все, крышка. Другие, может, исхитрились бы, нашли какой-то выход, а мне это не под силу. Делец я толковый, но у меня нет воображения. Мне не хватает новых идей. И вдруг, ни с того ни с сего, у меня начинают возникать новые идеи. Но они не мои.
