Вдали от Европы, в Соединенных Штатах, где когда–то пытались создать социалистические колонии утописты–икарийцы, последователи Кабе, на берегу Тихого океана француз доктор Саразен, наследник миллионов индийской княгини, строит идеальный город Франсевилль. «Мы сделаем гражданами нашего города честных людей, которых душат нужда и безработица… — говорит он. — У нас же найдут убежище и те, кого чужестранцы–победители обрекли на жестокое изгнание. У нас изгнанники, добровольные и невольные, найдут применение своим способностям, своим знаниям, они внесут в наше дело духовный вклад более драгоценный, чем все сокровища мира. Мы построим прекрасные школы, которые будут воспитывать молодежь, руководствуясь мудрыми принципами высокой моральной, умственной в физической культуры, и это обеспечит нам в будущем здоровое, сильное и цветущее поколение».
Идеальный город Жюля Верна — воплощение самых гуманных идей Сен—Симона, Фурье, Кабе о городах будущего. А в словах об «изгнанниках добровольных и невольных» легко угадать затаенную мысль писателя о судьбе эмигрантов Парижской Коммуны, бедствовавших на чужбине, пока французский пролетариат не вырвал у правительства Третьей республики амнистию для коммунаров.
Утописту–мечтателю доктору Саразену в романе противопоставлен профессор Шульце, немец по рождению, натурализовавшийся в Соединенных Штатах. Он олицетворяет в своем лице варварские силы капитализма. Урвав половину наследства Саразена, профессор Шульце неподалеку от Франсевилля строит уже по рецепту прусской военщины другой «идеальный город» — Штальштадт — чудовищный военный завод с тюремной дисциплиной, где все поставлено на службу целям разрушения, целям уничтожения «низших рас». С какой ненавистью говорит Шульце о строителях Франсивилля, с какой жестокой радостью мечтает о массовых убийствах ни в чем не повинных мирных жителей, женщин и детей! В своих арсеналах он накапливает невиданные снаряды — своего рода атомные бомбы XIX века, «способные охватить пожаром и смертью целый город, объять его со всех сторон бушующим неугасимым огнем». И в самом сердце своего «Стального города», на вершине циклопической Башни Быка, словно символ «творческих сил» капитализма, он ставит чудовищную пушку, направленную на Франсевилль. Один ее выстрел должен наполнить город огнем и смертью и превратить в трупы сто тысяч человек.
Но центральная фигура романа все же не Саразен и не Шульце. Ведущий образ книги — молодой француз, инженер Марсель Брукман, олицетворяющий мечту Жюля Верна о поколении завтрашнего дня. Смело, бесстрашно проникает Марсель в самое логово врага, чтобы выведать страшные тайны Стального города. Но он думает не о том, чтобы уничтожить город капитализма, а мечтает овладеть им, сочетать мирные стремления жителей Франсевилля с промышленным могуществом Стального города, изготовлять на его заводах не пушки и другие орудия истребления, но сельскохозяйственные машины, промышленное оборудование и предметы широкого потребления.
Конец 80–х годов кладет новый рубеж в творчестве Жюля Верна. Надвигавшаяся эпоха империализма еще резче обнажила античеловеческую сущность капиталистического мира.
Ушла в прошлое та, казавшаяся Жюлю Верну романтической и героической, география юности и зрелых лет писателя, когда в неисследованных дебрях Черного материка смелые путешественники искали истоки Нила, доктор Ливингстон открывал целые страны, неизвестные Европе, когда Миклухо—Маклай совершал экспедиции в каменный век, к людоедам Новой Гвинеи. Из романтической науки, какой представлялась Жюлю Верну география, она превратилась в часть мировой политики. В 1885 году англичанин Стенли, когда–то нашедший Ливингстона, а ныне ставший сэром Генри Мортон Стенли, основал «Интернациональное африканское общество» для эксплуатации туземцев Центральной Африки. В том же году Италия завладела абиссинским городом Массауа, а Германия, Великобритания и Голландия, несмотря на протест Миклухо—Маклая, написанный от имени туземцев, произвели раздел Новой Гвинеи…
Мечты Жюля Верна о неограниченном развитии науки, о фантастической технике завтрашнего дня воплощались в жизнь совсем не так, как о том когда–то думал писатель. Подводные лодки, наследники «Наутилуса», уже строились во всех странах, но не для исследований тайн моря или поисков погибших сокровищ, похороненных в пучине океана, а для страшных безмолвных подводных битв. Скоро, наверное, и воздух станет местом сражений, думал писатель, а огненные снаряды, пущенные каким–нибудь новым Шульце, полетят в незащищенные города…
И все же Жюль Верн не утратил веры в тот лучезарный мир будущего, который когда–то казался ему таким близким. Но этот мир ушел для него в далекое грядущее, заслоненный сумрачными образами империализма.
Налет пессимизма уже имеется в романе «Робур—Завоеватель» (1886), последнем большом научно–фантастическом романе Жюля Верна.
Сюжетная схема этого произведения напоминает «Двадцать тысяч лье под водой». Как и там, трое пленных пассажиров насильственно вовлечены в кругосветное путешествие, только не в подводное, а надземное.
«Альбатрос» — чудесный воздушный корабль–геликоптер — представляет собой воплощение идей Ломоносова, Коссю, Лаланделя, Понтон д’Амекура. Он чем–то схож с «Наутилусом», но его создатель, инженер Робур, — только тень капитана Немо.
Капитан Немо — великий ученый, исследователь океанских глубин, гениальный изобретатель, строитель «Наутилуса». Немо — самоотверженный борец за свободу своего народа и счастье всего человечества. Побежденный в неравной борьбе, он удалился на морское дно не потому, что проклял человечество. Нет, он остался великим гуманистом и борцом.
Инженер Робур покинул землю лишь для того, чтобы бесплодно скитаться в облаках. «С этим кораблем, — говорит он, — я владею тою таинственною Икарией, которую со временем населят многие миллионы икарийцев». Но сейчас эта страна не населена никем, и Робур не может ни повести за собой человечество, ни указать ему путь в грядущее. Он лишь может ждать, когда люди сами создадут на земле новый мир.
«Мое изобретение преждевременно, — говорит Робур, — народы еще не созрели для всеобщего братского союза. Я уезжаю и уношу свою тайну с собой».
Робур не хочет быть рабом капитализма, он страшится, что чудесный «Альбатрос» превратится в орудие истребления. Но он ничего не может противопоставить силам зла, и ему остается быть единственным обитателем Икарии.
Беспокойная мысль о том, что достижения науки и техники могут быть использованы во вред человечеству, проникает в 90–х годах во многие произведения Жюля Верна. Но он обвиняет в этом не самую науку, не ученых и изобретателей, — он обвиняет капитализм.
