Взаимовыгодный симбиоз двух видов, невидимая цепь для двух особей. Тоже капкан. Только метафорический.
– Я знаю, что ты хочешь мне сказать…
Я открыл глаза. Оказывается, все это время я сидел, закрыв их. Это плохо. Я перестаю себя контролировать.
– Чтобы я уходила, а ты останешься тут…
– А ты уйдешь?
Заблудится, как пить дать, заплутает, дуреха. И выйдет прямо на погоню.
Она мрачно уставилась в землю.
– Нет.
Аргус уткнулся мордой в лапы. Ему тоже плохо, вот проклятье!
– Дура, – сказал я, – идиотка. Солнце видишь?
– Ага.
Действительно, меж стволами деревьев легли косые лучи. Мошкара стояла в них столбом.
– Иди на солнце. На восток. Все время на солнце… До полудня ты должна выйти к трассе.
Она замотала головой, растрепанные волосы хлестнули по щекам.
– Нет, – она вытерла нос рукавом. Все-таки она тогда подправила свое видео. Или просто так подурнела за последние часы?
– Рано или поздно ты выберешься из зоны этого ретранслятора. Вызовешь по «болтушке» помощь.
– Ты все врешь. – Она безнадежно села рядом, свесив руки меж колен. – Знаешь, что дело плохо, и хочешь от меня избавиться.
– А хотя бы и так. – Я пожал плечами. – Нас ничего не связывает. Ты же боишься меня. Вон пистолет купила. Тебя никто замуж не брал, вот и ухватилась за последний шанс… Думала, романтика тебе будет? Песня космических пространств?
– Да, – она кивнула.
– Ну, так давай. Хотя бы раз в жизни поступи как большая. Иди, вызови помощь. Хоть что-то сделай, черт тебя побери!
– Ты просто хочешь услать меня отсюда. – Она вновь шмыгнула распухшим носом.
– А ты хочешь, чтобы им все удалось?
Голова у меня почему-то стала очень большой и легкой. И пульсировала. Багровая мгла то накатывает, то рассасывается… Заражение крови? Так быстро?
Ныряльщики проводят годы на кораблях, где стабильная бактериальная среда.
Но мне же делали какие-то прививки, там, на Луне…
Соображать удавалось с трудом.
Аргус, подумал я, бедный аргус, ему сейчас тоже плохо.
И я увидел червоточину.
Она раскрылась прямо передо мной, как цветок, чудесный лиловый цветок с сияющими лепестками, и аргус был рядом, его сознание, его удивительные глаза, словно мы были в глубоком космосе и он показывал мне то, что не увидеть больше ни одному человеку, только нам, только тем, у кого аргус в поводырях…
Пошли, сказал аргус, пошли вместе, мы с тобой единая сущность, а я умею открывать червоточины, ты разве не знал, мы пройдем напрямую и выйдем в замечательном месте, я и ты, одна сущность, это симбиоз, ты разве не знал, у них свой путь, у нас свой, мне здесь не нравится, пошли, пошли, пошли…
А женщина?
Женщина – нет, она сама по себе, а мы одна сущность, две половинки целого, мне плохо, и я вижу людей, они еще далеко, но скоро будут близко, я не хочу умирать, я уже вырос, я могу открывать червоточины, не только видеть, не только показывать тебе, слепому, безглазому, уходить, уходить с тобой, мы созреваем только рядом с вами, а вас так мало настоящих, те, которые идут сюда, ненастоящие, я боюсь, пошли, пошли, пошли…
А женщина?
Женщина – нет.
Я открыл глаза.
Плохо. Я уже начинал бредить.
Она сидела рядом, обняв меня за плечи.
– Уходи, – сказал я, – ну, пожалуйста. Ты ведь не какая-нибудь романтическая особа. Ты взрослая, ответственная, умная женщина. Ты должна взвешивать шансы и поступать соответственно. Еще пара километров, и ты попадешь в зону другого ретранслятора. Вызовешь помощь. Дождешься ее. И приведешь сюда. Хорошо?
– А ты?
– Я подожду.
– Аргус…
Она наклонилась и положила руку ему на холку. Тяжелая голова ткнулась ей в ладонь.
– Он признал меня, – сказала она удивленно.
– Да, – я прислушивался, но вокруг было тихо. – Надо же!
– И мне кажется… мне кажется… Он как бы где-то рядом. Я не знаю, как сказать…
Я покосился на аргуса. Он дышал ровнее и больше не припадал на лапы. И там, где всегда, десять лет подряд на краю сознания я ощущал его присутствие, сейчас была странная пустота.
Никогда не слышал, чтобы аргус поменял симбионта. Связка между человеком и аргусом считается неразрывной. До смерти. Это как сиамские близнецы. Умирает один – умирает другой. Впрочем, аргусы, в отличие от собак, живут долго.
– Очень хорошо, – сказал я, – значит, ты можешь взять его с собой. А он видит силовые поля. Он выведет тебя к трассе. Там ретрансляторы буквально на каждом шагу. Ты вызовешь помощь и вернешься. Я подожду.
Она кивнула. Неуверенно взглянула на меня и поднялась. Аргус поднялся следом. И прижался к ее ноге. Она обернулась, уходя. Он – нет.
В общем-то я подложил ей свинью.
Она поймет это, когда обнаружит, что от аргуса ей не избавиться никогда. И когда почувствует косые взгляды, и никто не будет приглашать ее на вечеринки, и ни один мужчина больше никогда не рискнет обнять ее, поскольку то, что будет чувствовать она, будет чувствовать и аргус… А людям это неприятно.
С другой стороны… Эта история наверняка вызовет скандал. Журналисты просто вцепятся в нее – на спокойной Земле так мало новостей. И общество, мучимое комплексом вины, будет к ней особенно внимательно.
И конечно, она будет получать мою пенсию.
Она ведь моя жена.
А потом, сказал я себе, аргус заберет ее в какое-нибудь удивительное место, куда, оказывается, уходят все они – вот почему никогда не собираются вместе ныряльщики и их поводыри… Нет, это уже из области бреда. Наверняка у меня сейчас температура под сорок. И эта пустота, расползающаяся внутри… скоро она станет еще больше и пожрет меня.
Но какое-то время у меня еще есть.
Он легко ушел, подумал я, мне казалось, он привязан ко мне, как я к нему, но она была права: это чужое существо, нельзя угадать, что он чувствует на самом деле. Не было никакой привязанности, никакого доверия, ничего не было – только нерасторжимая связь, которую он все-таки сумел разорвать, уйдя по нити моей любви.
Но к трассе он ее выведет, это точно.
Сквозь шум крови в ушах я услышал треск сороки.
Сорока, бессменный часовой леса, на своем птичьем языке кричала: «Сюда идут! Сюда идут!»
Я понимал этот язык, как раньше понимал бессловесный язык аргуса.
Я переполз за сиреневый валун в пятнах лишайников, вынул из кармана крошечный, почти игрушечный пистолет и снял его с предохранителя.
– Ближе, прошу вас, – сказал я замершему лесу. – Еще ближе…
