– Вы могли бы помочь «Генетрону» избежать правительственного расследования, – сказал я.
– Весьма грубо. Слишком грубо и, кроме того, несправедливо.
– Возможно. Но я согласен. Я бы очень хотел побывать в лаборатории, когда Верджил туда переедет. Разумеется, если при всей моей грубости приглашение еще остается в силе.
Бернард посмотрел на меня острым взглядом. Он понимал: я не буду играть на его стороне, и на какое-то мгновение эти мысли совершенно отчетливо проступили у него на лице.
– Конечно.
Он поднялся и протянул мне руку. Ладонь у него была влажная. Хотя Бернард старался этого не показать, нервничал он не меньше моего.
Я вернулся домой и просидел там до полудня. Читал и пытался разобраться в своих мыслях. Прийти к какому-то выводу. В частности, решить, что все-таки составляет реальность и что я должен защищать.
Перемены человек может принимать только в определенных дозах. Нововведения – это хорошо, но понемногу и постепенно. Нельзя навязывать их силой. Каждый имеет право оставаться прежним, пока не решит, что готов.
Величайшее научное открытие после…
И Бернард будет навязывать его силой. «Генетрон» тоже. Мысли об этом казались невыносимыми. «Неолуддит», – обозвал я сам себя. Действительно, грязное обвинение.
Когда я нажал кнопку с номером квартиры Верджила на переговорной панели в холле высотного здания, он ответил почти сразу.
– Да, – сказал он возбужденно. – Поднимайся. Я в ванной. Дверь не заперта.
Я вошел в квартиру и двинулся по коридору к ванной. Верджил сидел в розовой воде, погрузившись до самого подбородка. Он рассеянно улыбнулся и всплеснул руками.
– Выглядит так, словно я перерезал себе вены, да? Не волнуйся. Все в порядке. «Генетрон» берет меня обратно. Бернард только что позвонил. – Верджил указал на отводной аппарат с интеркомом, установленный в ванной.
Я сел на крышку унитаза и сразу обратил внимание, что у шкафа с полотенцами на самом краю полки над раковиной стоит отражатель для загара с многочисленными лампочками для дневного света. Однако провод был выдернут из розетки.
– Ты в самом деле этого хочешь? – спросил я, опустив плечи.
– Пожалуй, да, – сказал Верджил. – Они смогут позаботиться обо мне лучше других. Так что я решил привести себя в порядок и сегодня вечером отправляюсь. Бернард заедет за мной на своем лимузине. Класс! Отныне у меня все будет по высшему классу.
Вода розоватого оттенка выглядела странно: это совсем не походило на растворенное мыло.
– Что это у тебя в воде – пенный шампунь? – спросил я, но спустя секунду догадался сам – и мне стало вдруг нехорошо: настолько очевидными и неизбежными были эти события.
– Нет, – сказал Верджил.
Это я уже знал.
– Нет, – повторил он, – это выделения через кожу. Мне не все рассказывают, но я думаю, что теперь они начали высылать разведчиков, первопроходцев. Астронавтов.
Он внимательно посмотрел на меня, и в его взгляде я не заметил даже тени озабоченности, скорее, просто любопытство: как, мол, я на это отреагирую. Подтверждение моей догадки, прозвучавшее в его словах, заставило меня внутренне сжаться, словно я готовился к удару. Прежде я совсем не думал о такой возможности, видимо, потому, что был занят другими аспектами проблемы.
– Это первый раз случилось? – спросил я.
– Да, – ответил он и рассмеялся. – Я все думаю, не выпустить ли этих чертенят в канализационную систему. Пусть узнают, каков на самом деле наш мир.
– Они же распространятся тогда по всему свету!
– Это точно.
– Как ты себя сейчас чувствуешь?
– Сейчас очень даже неплохо… Их тут, должно быть, миллиарды. – Еще один всплеск рукой. – Как ты думаешь? Может, стоит их выпустить?
Быстро, почти не раздумывая, я опустился на колени у ванны. Мои пальцы сами нащупали провод от лампы для загара и воткнули вилку в розетку. Верджил как был мальчишкой, когда подводил ток к дверным ручкам, варил пунш, окрашивающий мочу в синий цвет, и разыгрывал тысячи других дурацких шуток, так им и остался. Он не вырос, не созрел до понимания, что его гениальности вполне достаточно, чтобы действительно изменить мир, но при этом нужно обладать еще и огромным чувством ответственности.
Верджил протянул руку к пробке, затыкающей слив.
– Знаешь, Эдвард, я…
Он так и не договорил. Я схватил лампу, бросил ее в ванну и тут же отпрыгнул назад, потому что вода буквально взорвалась облаком пара и искр. Верджил закричал, судорожно дернулся – затем все замерло. Лишь продолжала шкворчать лампа, да от его волос поднималась тонкая струйка дыма.
Я поднял крышку унитаза, и меня тут же стошнило. Потом я зажал нос и прошел в гостиную. Ноги вдруг отказались держать меня – и я рухнул на диван.
Примерно через час, порывшись на кухне, я нашел коробку отбеливателя, нашатырь и бутылку виски. Вернулся в ванную и, старательно отворачивая взгляд от Верджила, налил в ванну сначала виски, потом нашатырный спирт, потом высыпал отбеливатель. Хлорка тут же забурлила в воде, и я вышел, плотно затворив за собой дверь.
Когда я вернулся домой, в квартире звонил телефон, но я не стал снимать трубку. Вдруг это из больницы? Или Бернард? А может, полиция. Легко представлялось, как я буду с ними объясняться. «Генетрон» напрочь откажется подтвердить мой рассказ. Бернард вообще заявит, что ничего не знает.
Я ощущал невероятную усталость во всем теле, мускулы сжимались в тугой узел от напряжения и… Даже не знаю, как можно назвать такое чувство. Чувство, возникающее после…
Осуществления геноцида?
Совершенно дикая мысль. Я не мог поверить, что своими руками убил сотни триллионов разумных существ. Уничтожил целую галактику… Смехотворное обвинение. Но мне было совсем не смешно.
Гораздо легче верилось в то, что я убил человека, своего друга. Дым, оплавленный каркас лампы, растекшаяся лужица пластика розетки, обгоревший провод…
Верджил!
Я бросил ему в ванну включенную лампу для загара. Меня по-прежнему мутило. Сны, города, насилующие Гэйл (что, интересно, с его прежней подружкой, Кандис?). Вода, утекающая в трубу. Галактики, рассеянные вокруг нас. Бесконечный ужас… Но одновременно – огромный потенциал красоты. Новая форма жизни, симбиоз, трансформация.
Убил ли я их всех? На мгновение меня охватила паника. Завтра, подумалось мне, я схожу туда и простерилизую квартиру. Что-нибудь придумаю. О Бернарде я даже не вспомнил.
Когда вернулась домой Гэйл, я спал на диване. Поднялся я, чувствуя себя очень скверно, и она тут же это заметила.
– Ты не заболел? – спросила Гэйл встревоженно, присаживаясь на край.
Я покачал головой и спросил:
– Что у нас сегодня на обед? – Язык меня не слушался. Слова давались с трудом.
