Григсби. В этом замешана женщина? Тогда молчок. Эта область меня не интересует. Поговорим лучше о вещах серьезных, мистер Фотэрингей. Я хочу сделать вам деловое предложение. Так вот. Так вот... Даже если, как я понимаю, не в вашей власти доставлять людей приходить к нам и покупать, у вас есть другие преимущества. Работоспособность. Высокое качество обслуживания. Например, вы могли бы наводить порядок в наших магазинах, открывать их по утрам, доставлять на места покупки... И все это с помощью чуда. Но как? Вам это не приходило в голову? Все очень просто. Я думал о том, как вы вчера привели в порядок свой отдел. Такая уж у меня привычка обдумываю все ночью перед рассветом. Никто и не подозревает о напряженности моей умственной жизни. Огромная сосредоточенность. Только представьте себе! "Григсби, Блотт и Фотэрингей - Чудеса мануфактуры". Само собой разумеется, вы должны подписать обязательство, что будете использовать ваш дар исключительно для нашего предприятия. Никаких чудес на стороне. Вы меня понимаете, мистер Фотэрингей?
Фотэрингей. Да, но...
Григсби. Я все продумал. Все рассчитал. В первый год мы могли бы гарантировать вам доход в три тысячи - три тысячи фунтов стерлингов! Нет такого конкурента, которого бы мы не обскакали, хотя бы по обороту и доходности. Мы будем торговать по всему западному побережью, по всей Англии. При таких преимуществах для нас нет невозможного. Хотите, назовите меня мечтателем, мистер Фотэрингей. Но поверьте, настоящий делец всегда немного мечтатель. Поэзия торговли! Я уже вижу, как капитал Григсби, Блотта и Фотэрингея превращается в миллионы, как мы проникаем во все уголки земного шара.
Фотэрингей. Во все?
Григсби. Во все!
Фотэрингей (на секунду задумываясь). И Сан-Франциско как раз в одном из таких уголков, а?
Григсби. Надо полагать. А что?
Фотэрингей. Да так, пришло в голову. Вы случайно не знаете, сэр, сколько отсюда до Сан-Франциско?
Григсби. Недели три или месяц, наверно. А почему вы об этом спрашиваете?
Фотэрингей. Три недели, не меньше?
Григсби. По крайней мере. А что?
Фотэрингей. Просто хотел узнать. У меня там родственник один.
Наплыв, а следом красочный эпизод в сан-францисской больнице. Мы видим форму мистера Уинча, его каску и пояс, которые висят то ли на вешалке, то ли в шкафу, их внимательно рассматривает нахальный репортер (Y). К самому Уинчу является еще один, уже более интеллигентный репортер (дальше он зовется X). (Репортеры, участвующие в разговоре, обозначены X, Y, Z). В кадре появляется мистер Уинч, с забинтованной головой, в кресле на колесиках, окруженный вездесущими газетчиками (с весьма характерной внешностью).
X. Это все, что вы можете нам сказать, мистер Уинч?
Уинч. Да, это все, что я могу вам сказать.
Y. Но это же бред сумасшедшего.
Z. Никакого просветления.
Уинч уходит за кадр. Крупным планом - беседующие репортеры. Среди них один, X, - человек более тонкого понимания, чем остальные; он потрясен случившимся.
Y. Все равно, ребята, этот материал не пойдет. Малый просто свихнулся.
Z. Что он все-таки плел насчет каких-то роз и ежевики?
X. А между тем одет он был в самую настоящую английскую полицейскую форму. Слово даю, в этом что-то кроется. Из области Четвертого Измерения или тому подобного.
Y. Откуда он свалился? Вот единственное, что интересует меня.
X. А что вы думаете насчет его формы?
Z. К черту форму! Эд про это не тиснет ни строки. Мы в Соединенных Штатах привыкли, чтобы люди исчезали. Вот это чистый материал. Но ведь он не исчез, а появился. Нет, этим никого не удивишь.
X. Говорю вам, в одежде все дело, да и записная книжка у него вся обуглилась.
Z. И записи невозможно разобрать!
X. Но одно все-таки ясно: он самый настоящий английский полисмен и попал сюда прямо из Эссекса. В мгновение ока. Как? Одному богу известно. Но так быстро, что его башмаки и записная книжка обуглились.
Y. Можете преподнести это как материализацию духа!
Z. И убеждать в этом простаков, которые читают вашу газету. А мне место терять неохота.
Y. Вот-вот, морочить людям голову.
X. Это же блестящая сенсация! Нам всегда нужно искать что-нибудь свеженькое. И вот, пожалуйста, вам свеженькое - ничего подобного раньше не случалось. Но так как мы не можем подогнать эту историю под знакомый шаблон, придется от нее отказаться. Ничего не попишешь, ребята. Точно так же, как отказались бы писать о полете в воздухе, о подводных лодках или радио полсотни лет назад. Это сверхновость. А сверхновости не для газет. Ей же ей, нет на свете ничего более низкого и жалкого, чем человеческое воображение! Мы свидетели самого удивительного и невероятного происшествия, но даже заикнуться о нем не смеем...
Х (размышляет с негодованием). Хоть умру, а дам репортаж об этой истории на первой полосе. Надо же разбудить у людей воображение. (Крупным планом его лицо, пылающее протестом.) Разве нельзя прямо говорить о чудесах? Неужели люди навсегда останутся ничтожествами?
Наплыв, и снова в кадре майор Григсби, разговаривающий с Фотэрингеем, который не столько увлечен и убежден, сколько подавлен напористостью майора.
Григсби. А ну-ка заставьте свое воображение поработать. Расточать такой дар, как у вас, - это все равно, что потерять его. Никакой пользы от него не будет ни вам, никому. Чудо направо. Чудо налево. Пробросаетесь чудесами - и все тут. Продешевите. Другое дело, если их направить по нужному руслу, сосредоточить в одних руках! Монополизировать! Поставить на службу только "Григсби, Блотту и Фотэрингею", вот тогда это будет огромная сила.
Фотэрингей. Картина весьма заманчивая.
Григсби. Заманчивая! Само собой разумеется. Я уже вижу, как в одну ночь мы превращаемся в титанов, подчиняем себе весь мир... ворочаем крупными делами... делаем большие деньги... становимся магнатами. Монополистами. Нельзя упускать такую возможность. Послушайтесь меня, мистер Фотэрингей. Я бы еще посоветовался с мистером Бэмпфилдом насчет всего этого: мистер Бэмпфилд служит в банке через дорогу от нас.
9. ВЫСОКАЯ ФИНАНСОВАЯ ПОЛИТИКА
Фотэрингей, майор Григсби и мистер Бэмпфилд в небольшом кабинете дьюинтонского отделения Лондонско-Эссекского банка.
Мистер Бэмпфилд - сухой человечек невысокого роста, в пенсне; он, что называется, дока. Григсби возбужден, упивается собственным красноречием, излагая свой блестящий проект. Пока эти двое ведут беседу, Фотэрингей, по-видимому, кое-что уже прикинул. Постепенно в его поведении не остается и следа прежней почтительности. Начинает прорезываться его природный ум, не лишенный, правда, наивности. В нем уже проглядывает будущий капиталист. Держится он свободней. Не сидит напряженно, как было в кабинете у Григсби.
