И замер.
Из-за решетки, с расстояния метров в пятнадцать на него отрешенно смотрели чьи-то глаза. Он не мог разглядеть деталей в темноте. Но зато мог отдать голову на отсечение — это глаза человека. И белевшее лицо было именно человечьим. Такого не могло быть ни у зургов, ни у леших, ни у демонов.
Иван послал мысленный образ: «Я пришёл с добром. Не надо меня бояться.
Не надо делать ничего плохого. Я пришёл с добром!» Через несколько секунд он повторил. Но ответа не дождался. Это существо с отрешенными глазами не воспринимало мыслеобразов, оно не было телепатом! Это поразило Ивана. Всех, кого он встречал здесь… да при чем тут они все! ведь это человечьи глаза! это человеческое лицо! это же человек!
— Не уходи! — мягко произнес Иван. — Я не трону тебя. Я помогу тебе!
Его слова вызвали странную реакцию. Молчаливое существо спряталось за выступ, осторожно высунуло оттуда голову с длинными, значительно ниже плеч волосами. Вот тогда Иван только и сообразил: женщина. Это была земная женщина!
В голове путанно пронеслась вереница мыслей: не спугнуть! не дать убежать! а откуда она здесь, почему? и кто она? то, что не резидент-десантник, это точно! и почему в подземельях?! или обычный призрак?! Иван поймал себя на мысли, что призраки, наваждения и прочие страсти ему начали казаться обычными явлениями, заурядными и не особо примечательными. Это плохой признак. Разведчик не должен утрачивать бдительности.
А решетка не преграда! Он дал совсем слабенько из одного бокового ствола — чёрными блестящими каплями расплавленный металл стек на землю, образовался проход не менее полутора метров в высоту и метра в ширину.
— Стой! — выкрикнул Иван на общеземном. — Стой! Я спасу тебя, не убегай!
Белая фигурка мелькала меж выступами, валунами… Иван настиг женщину метров через триста, ухватил за длинные волосы. На секунду раньше он дал психоэнергетическую команду: «Всё хорошо. Покой. Тишина. Благость». Ноги у бежавшей подогнулись, она мягко опустилась на плоский замшелый камень, повернула к Ивану голову и улыбнулась тихой, покойной, благостной улыбкой.
Иван выругал себя мысленно и в очередной раз поклялся самой тяжкой клятвой, что ни за что не станет больше подчинять себе подобных: какая низость! какой грех! ощущаешь себя подонком, негодяем, подлецом! И только после, этого Иван полностью осознал, что перед ним женщина. Причем женщина изумительной красоты и совершенно обнаженная. Когда он в последний раз видел женщину? Там, на Земле? Нет, там были только секретарши, проходящие мимо незнакомки, Таека на станции, медсестры… всё это не то! Последний раз он был с женщиной далеко от Земли — в Системе, на полуреальном Хархане. Кто она была? где теперь она? Память снова отказывалась служить ему. Да и не до воспоминаний сейчас!
Иван осторожно опустил руку на хрупкое плечо землянки, чуть сдавил его, передавая заряд из своего тела, оживляя.
— Очнитесь, — мягко сказал он.
Женщина перестала улыбаться, резко отвернулась от него, напряглась: ничего иного и ожидать не следовало. Кто он для неё? Чужак! Она, наверное, столького насмотрелась здесь, что не поверит никому и ничему. Впрочем, не следует опережать события… Иван присел рядом, положил руки на колени ладонями вверх, будто говоря о своих добрых намерениях и даже некой беззащитности перед ней, женщиной. Он выжидал, надеялся, что она первой произнесет хотя бы словечко. Время шло. Незнакомка молчала. Она вновь впала в состояние безразличия, зачарования, какие бывают лишь от одного, Иван знал, от безмерной усталости. И он уже готов был проникнуть в её мозг, считать хотя бы поверхностно: кто она, откуда, как здесь оказалась, чего ищет и на что надеется… но вовремя остановил себя — нельзя! этого делать нельзя! он не переступит за черту, которая отделяет Добро от Зла, Человека от нелюдя.
И он начал тихо-тихо говорить, чуть покачивая головой, не глядя на неё.
— Не знаю, понимаете ли вы меня, нет, но я столько молчал все дни пребывания на этой планете, что страшно стосковался по человеческому общению. Если не хотите, не отвечайте мне, дайте просто высказаться, выговориться… Да что это я! Ведь и на Земле последние месяцы я в основном молчал. Знаете, как бывает — сначала много, много говоришь, а потом, когда убеждаешься, что тебя плохо понимают, что тебя и не желают понимать, вдруг замолчишь сразу… и надолго, и в молчании этом, в тишине начинаешь вновь обретать себя, обретать покой. Кажется, век бы промолчал, так это сладостно, так хорошо. Но приходит время, и слова начинают рваться наружу, их не удержишь, хочется говорить с самим собою, но не про себя, а уже вслух, тебя прямо распирать начинает. Вот так и со мною. А мне есть что сказать людям. Вы верите мне? Ну кивните хотя бы? Вы, наверное, не понимаете меня?! Только не говорите, что вы создание этого мира, этого кошмарного Пристанища — ни за что не поверю! Вы ведь с Земли, я не ошибся?!
Иван пристально взглянул в лицо незнакомки, прямо в её настороженные и оттого ещё более красивые серые глаза. Да, она была на удивление прекрасна: чистый лоб, тонкие черты лица, прямой, чуть вздернутый нос, живые, будто ожидающие чего-то губы, нежный подбородок, длинная шея, пряди русых шелковистых волос, спускающихся по плечам, ласкающих высокую полную грудь… что-то замерло внутри у Ивана, он проглотил застрявший в горле комочек, отвернулся. Необыкновенная красавица! Эти бедра, талия, ноги — во всем совершенство, изящество. Или это только казалось?! Может, она лишь в его воображении была неотразимой? Иван не пытался строить логические умозаключения. Да, он не видел земных женщин давненько, может, в этом весь фокус. Какая разница! И он продолжил, чуть взволнованно, ещё приглушеннее:
— Мы не хотим любить по-настоящему нашу Землю, всё куда-то убегаем от неё, лезем в этот чужой мир Вселенной. А как же там хорошо, вы ведь помните?
Сейчас в наших краях, наверное, вечер — тихо, ветерок шевелит листву, и моросит легонький дождик, грибной, капли стучат по лужам, воробышки попрятались, притихли, одинокий мокрый взъерошенный пес жмется к заборчику, а в домах горит свет, там тепло и тихо, уютно. Вы ведь любили Землю…
— Не помню, — неожиданно ответила женщина, — почти ничего не помню. Я так долго спала. Я спала вечность…
От удивления Иван позабыл про всё на свете, в том числе про своё лирическое повествование. Женщина, эта странная и прекрасная женщина говорила на чистейшем и красивейшем русском языке. Она говорила лучше и чище, чем сам Иван. Притом это была именно речь — не передача мыслей, образов, не обмен кодами и установками, не интуитивное взаимомыслепроникновение — а нормальная, чисто человеческая, земная речь.
