Все. Дальше стояла подпись "Беллис". Но не от руки, а на машинке.
Писатель присвистнул.
- Первое, что я заметил проснувшись, была машинка. Выглядела она так, словно кто-то старался сделать из нее пишущую машинку, принадлежавшую привидению. Днем раньше у меня стоял черный конторский "Ундервуд". Когда же я проснулся - с головой размерами с Северную Дакоту - машинка приобрела странный грязно-серый оттенок. Последние несколько предложений в письме выглядели сжато и бледно. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что моему старому доброму "Ундервуду", по всей видимости, пришел конец. Я попробовал порошок на вкус и двинулся на кухню. На столе стоял вскрытый пакет сахарной пудры с воткнутой в него ложкой. А по дороге от кухни до закутка, где я в те дни работал, сахарная пудра была рассыпана буквально везде.
- Ты кормил своего форнита, - сказал писатель. - Беллис оказался сладкоежкой. По крайней мере ты так думал.
- Да. Но даже с такого жуткого похмелья я знал совершенно точно, кто этот форнит.
Он начал загибать пальцы.
- Во-первых, Беллис - это девичья фамилия моей матери. Во-вторых, фраза el bonzo seco. Этой фразой мы с братом в детстве обозначали психов. В-третьих - и это самое главное, - написание слова "глупость". Это как раз одно из тех слов, в которых я обычно делаю опечатки. Я как-то работал с одним в высшей степени грамотным человеком, который писал "рефрижератор" через "д" - "рефриджератор" - независимо от того, сколько раз корректор это слово исправлял. Был еще один доктор наук из Принстона, который неизменно писал "женьщина" вместо "женщина".
Жена писателя неожиданно рассмеялась:
- Я тоже так пишу.
- Я, собственно, хотел сказать, что опечатки или описки человека - это нечто вроде его письменных отпечатков пальцев. Можете спросить любого корректора, который занимался произведениями одного и того же писателя несколько раз.
Короче, мы с Беллисом были одним лицом. Однако совет он мне дал чертовски хороший. Я решил, что он просто великолепен. Потом я так и поступил. Но тут есть кое-что еще: подсознание, конечно, оставляет свои следы, но в нем живет и совершенно незнакомый человек. Очень странный тип, который знает чертовски много. Я, например, никогда в жизни, как мне казалось, до этого не встречал выражения "сотрассант", однако оно присутствовало в письме, казалось уместным, и позже я узнал; что банки таким термином пользуются.
За трехнедельный период я написал Регу Торпу и его жене по паре писем. Помню, как писал ей, но не ему. Как и письмо от Беллиса, я написал их в периоды "отключки". Но, даже впадая в полную невменяемость, я сохранял свои рабочие навыки, так же как и привычные опечатки. Я ни разу не забыл сделать второй экземпляр под копирку и, очухавшись утром, всегда находил копию где-нибудь рядом с машинкой. Потом читал все написанное, словно письмо от другого человека. Не то чтобы они выглядели письмами сумасшедшего. Нет. То, которое я закончил постскриптумом насчет смесителя, было гораздо хуже. Эти казались... почти здравыми.
В этот короткий период я получал ответные письма, удивительно светлые... Хотя этот солнечный свет казался мне каким-то странным, финальным. Словно... Впрочем, не обращайте внимания. Когда у меня оформится то, что я хотел сказать, я скажу. После.
Рег каждый вечер играл в карты со студентами, жившими по соседству, и к тому времени, когда начали опадать листья, они считали его чуть ли не богом, спустившимся с небес. Если они не играли в карты или во фризби, они разговаривали о литературе, и Рег ненавязчиво помогал им осваивать этот мир. Он взял щенка в местном отделении общества защиты животных и прогуливался с ним каждое утро и каждый вечер, встречаясь с другими соседями. Люди, решившие было, что Торпы - очень странная семья, начали менять свое мнение о них. Когда Джейн предложила нанять прислугу, поскольку справляться с домашним хозяйством без электричества ей оказалось не под силу, Рег сразу же согласился. Его беззаботное отношение к этой идее крайне удивило Джейн. Дело было не в деньгах: после "Персонажей преступного мира" денег им хватало. Дело, по мнению Джейн, было в них. Они, как заявлял ранее Рег, скрывались везде, а что может быть лучше для их агента, чем приходящая прислуга, женщина, которая может ходить по всему дому, заглядывать под кровати, в шкафы и, возможно, даже в ящики письменного стола, если они не заперты или не заколочены накрепко.
Однако он дал ей добро, сказав, что чувствует себя бессовестным эгоистом, потому что не додумался до этого сам раньше, хотя он - Джейн специально об этом упомянула - выполнял почти всю тяжелую домашнюю работу вроде стирки и тому подобного. Рег поставил только одно условие: чтобы эта женщина не смела заходить в его кабинет.
Лучше всего - с точки зрения Джейн - и наиболее обнадеживающе было то, что Рег вернулся к работе, на этот раз над новым романом. Она прочла первые три главы и решила, что они просто великолепны. Все это, сказала она, началось, когда я взял "Балладу о гибкой пуле" для "Логанса": до того момента он практически ничего не писал. Джейн меня буквально благословляла.
Джейн договорилась с темнокожей среднего возраста женщиной насчет работы по дому, потом решилась на более-менее откровенный разговор о странностях своего мужа. Женщина, которую звали Гертруда Рулин, рассмеялась и сказала, что ей приходилось работать у людей и гораздо более странного поведения. Первую неделю, после того как Рулин приступила к своим обязанностям, Джейн провела примерно так же, как и первый визит к живущим по соседству молодым людям - в ожидании какого-нибудь дикого взрыва. Но Рег очаровал прислугу с такой же легкостью, с какой расположил к себе соседей-студентов: разговаривал с ней о ее работе для церкви, о муже и о младшем сыне Джимми, по сравнению с которым, по словам Гертруды, Грозный Деннис [герой детской телепередачи] выглядел просто паинькой. Всего у нее было одиннадцать детей, но между Джимми и предыдущим ребенком прошло девять лет. Справлялась она с ним с трудом.
Рег, казалось, поправлялся. По крайней мере, если смотреть на вещи его глазами. Но на самом деле он оставался таким же сумасшедшим, как и всегда. И я, конечно, тоже. Безумие можно сравнивать с гибкой пулей, и любой специалист по баллистике скажет вам, что двух одинаковых пуль не бывает. В одном из писем ко мне Рег рассказал немного о новом романе, потом сразу перешел к форнитам. К форнитам вообще и к Ракне в частности. Рассуждал о том, действительно ли _они_ хотят захватить их и подвергнуть исследованиям. Письмо заканчивалось словами: "С тех пор как мы начали переписываться, мое отношение к жизни заметно улучшилось. Возрос и мой интерес к ней. Я очень это ценю, Генри. Очень признателен тебе. Рег". А ниже постскриптум с неназойливым вопросом: определили ли мы уже художника-иллюстратора для работы над его рассказом? Вопрос вызвал у меня очередной приступ вины и острую необходимость оказаться рядом с домашним баром...
