Заслуженная артистка РСФСР, она играла во МХАТе, в Ленинградском театре драмы им. Пушкина, в конце 40-х была режиссером театра им. Ленсовета, но в памяти осталась двумя блистательными книгами – «Исповедь неразумных» и «Потомок Гаргантюа», вышедших в 1927 и в 1930 годах соответственно в Москве в издательствах «Круг» и «Федерация».
«К Вере пришла подруга и стала говорить о большевиках, что они бывают только природные, а впоследствии ими сделаться невозможно. Материализм должен быть в характере человека, и кто таким не уродился, а про себя это говорит, тот притворяется для хвастовства и чтобы всех оскорбить».
Так умела писать Наталья Бромлей.
А природный материализм, о котором толковала случайная подруга Веры, без всякого сомнения, был главной чертой характера еще одного прекрасного писателя, без вещей которого Антологии советской фантастики быть не может.
Это я о Сергее Буданцеве, погибшем в сталинских лагерях.
«Я хорошо помню этого полноватого, но статного, рослого, легкого в движениях, на редкость обаятельного человека, – вспоминал Юрий Нагибин. – Музыкальный, певучий, отличный рассказчик, остроумец и редкий добряк, он был очень популярен среди своих коллег, что не помешало кому-то состряпать лживый донос».
Понятно, что книги Сергея Буданцева надолго исчезли из обихода, а фантастическая повесть «Эскадрилья Всемирной Коммуны» вообще ни разу с момента ареста не переиздавалась. А в этой повести (библиотечка журнала «Огонек», 1925) Сергей Буданцев (попытайтесь это представить) пророчески предсказал будущую кончину Бенито Муссолини. Главу кабинета последнего капиталистического государства в мире (понятно, имеются в виду события, разворачивающиеся в повести «Эскадрилья Всемирной Коммуны»), вешают в 1944 году! Правда, не итальянцы, а восставшие туземцы Мадагаскара.
Повесть была написана в форме сухого отчета.
Местами она настолько бесстрастна, что, кажется, автора вообще не интересовала литературная часть дела.
Однако, это было не так.
Сергей Буданцев умел писать.
«Так, борясь с дремотой, держа путь на низко сидящую Большую Медведицу, соблюдая совет, – повернув голову влево, ехать прямо, – пробивался он в ночи. Тьма кружила голову резким дыханием распускающейся растительности, тьма жалила укусами комаров, тьма подвывала шакалами, тьма таила пропасти; пустыни неба и земли сомкнулись, чтобы поглотить Михаила Крейслера. Слева, с северо-запада, затирая узкую полоску отблесков зари, всплывала туча, ее начинали прошивать, словно притачивая к земле, иглы молний…»
Странно. Я, видевший безмолвие вечных полярных снегов, пыльные пальмы над Гангом, небо над Аравийской пустыней, пейзажи Малайзии, Тихий океан с берегов двух огромных материков, до сих пор помню этот ночной пейзаж, так мастерски выписанный Сергеем Буданцевым в повести «Саранча». И так же хорошо помню повесть его последнюю повесть «Писательница», в которой с некоей молоденькой Марусей беседует хорошо пожившая профессионалка. А в их беседу неожиданно вмешивается простой рабочий парень Мишка.
«Мишке надоело молчание, и он прервал его совершенно неожиданным изречением:
– Интеллигенцию мы должны уважать, как ученых людей.
– Молчи уж, чертушка, – зашипела на него Маруся, на что он сделал второе заявление: – А вредителей расстреливать, верное слово».
«Воет ветер, насвистывает в дырявых крышах: «Пусту быть и Питеру и России». И бухают выстрелы во тьме. Кто стреляет, зачем, в кого? Не там ли, где мерцает, окрашивает снежные облака зарево? Это горят винные склады. В подвалах, в вине из разбитых бочек захлебнулись люди. Черт с ними, пусть горят заживо!
О, русские люди, русские люди!»
Это из «Восемнадцатого года» Алексея Толстого.
Но и в «Аэлите» (1923) и в «Гиперболоиде инженера Гарина» (1933) возникает, звучит, все пронизывая, плывя над миром, мотив вселенской тоски, против которой так яростно выступает сперва бывший красноармеец Гусев, а позже инженер Гарин – по своему.
Гусев: «Я грамотный, автомобиль ничего себе знаю. Летал на аэроплане наблюдателем. С восемнадцати лет войной занимаюсь – вот все мое и занятие. Имею ранения. Теперь нахожусь в запасе. – Он вдруг ладонью шибко потер темя, коротко засмеялся. – Ну и дела были за эти семь лет! По совести говоря, я бы сейчас полком должен командовать, – характер неуживчивый! Прекратятся военные действия – не могу сидеть на месте: сосет. Отравлено во мне все. Отпрошусь в командировку или так убегу. (Он потер макушку, усмехнулся). Четыре республики учредил, – и городов-то сейчас этих не запомню. Один раз собрал сотни три ребят, – отправились Индию освобождать. Хотелось нам туда добраться. Но сбились в горах, попали в метель, под обвалы, побили лошадей. Вернулось нас оттуда немного. У Махно был два месяца, погулять захотелось… ну, с бандитами не ужился… Ушел в Красную Армию. Поляков гнал от Киева, – тут уж был в коннице Буденного: «Даешь Варшаву!» В последний раз ранен, когда брали Перекоп. Провалялся после этого без малого год по лазаретам. Выписался – куда деваться? Тут эта девушка моя подвернулась – женился. Жена у меня хорошая, жалко ее, но дома жить не могу. В деревню ехать, – отец с матерью померли, братья убиты, земля заброшена. В городе делать нечего. Войны сейчас никакой нет, – не предвидится. Вы уж, пожалуйста, Мстислав Сергеевич, возьмите меня с собой. Я вам на Марсе пригожусь».
Игнатий Руф («Союз пяти»), тоже знает, что это такое – долгая нечеловеческая тоска, которая не выбирает – негодяй ты или человек благородный. Правда, в отличие от инженера Лося и даже от инженера Гарина, Игнатий Руф абсолютно точно знает, чего он хочет и как это будет.
«В семь дней мы овладеем железными дорогами, водным транспортом, рудниками и приисками, заводами и фабриками Старого и Нового Света. Мы возьмем в руки оба рычага мира: нефть и химическую промышленность. Мы взорвем биржу и подгребем под себя торговый капитал».
Игнатий Руф убежден: «Закон истории – это закон войны».
Надо поразить мир нестерпимым ужасом, тогда мировое господство само свалится в руки. Игнатий Руф не случайно является героем именно фантастического рассказа: он собирается, не больше, не меньше, расколоть на части Луну! А свалить все можно будет на комету Биелы, ворвавшуюся в Солнечную систему.
«А в это время на юго-западе, над океаном, из-под низу туч, идущих грядами, начал разливаться кровяно-красный неземной свет. Это хвостом вперед из эфирной ночи над Землей восходила комета Биелы».
