- Он в самом деле очень похож на тебя?
- Внешне да. Очень. Такого же роста. Так похож, что я сам готов принять его за себя. Но в складе ума у нас нет ничего общего. Я ненавижу телепатию... Пойдем ко мне в лабораторию. Я познакомлю тебя со своими помощниками. И в первую очередь с Аридом. Кстати, он интересуется древним мышлением и хочет поговорить на эту тему с тобой.
РАССКАЗЫВАЕТ ПАВЛУШИН
Я нашел эту книгу в Михайловском сквере возле памятника Пушкину. Кто-то забыл ее, и она валялась под скамейкой на песке.
Кто же был этот рассеянный читатель, кто, а главное откуда?
На этот вопрос пока еще нет ответа, так жe как никто еще не сумел прочесть хотя бы одно слово в этой странной книге.
Где она была издана? На каком языке? И это тоже долго оставалось тайной. Она побывала у всех лингвистов Ленинграда и Москвы, знатоков всех языков и наречий. Но что толку? Никто не сумел прочесть даже ее название.
За каких-нибудь два-три месяца я стал знаменитым человеком, почти таким же знаменитым, как археолог Шлиман или шахматист Тайманов, хотя вся моя заслуга перед человечеством состояла только в том, что я нагнулся и поднял лежавшую на песке книгу.
Теперь в ящике для писем и газет на дверях нашей квартиры не хватало места и для десятой части той корреспонденции, которую я получал. Почтальонша, толстенькая девушка с красным лицом, спрашивала меня, не то восхищаясь, не то негодуя:
- Долго вам будут писать со всего света?
- Долго, - отвечал я.
И действительно, кто только мне не писал! Школьники из Казани, пенсионеры из Баку, студенты из Киева, журналисты и физиологи, буфетчицы и математики, и даже один не то сумасшедший, не то чудак, утверждавший, что книгу издали в Женеве в знаменитом издательстве Скира просто для рекламы.
Глупость! Кто же станет рекламную книгу издавать на неизвестном языке?
В тот день, когда я нашел книгу, я не придал своей находке никакого значения. Я думал, что какой-нибудь иностранец, западный немец или француз, засмотревшись на здание Русского музея, замечтавшись, уронил эту книгу.
Иностранец? А может, не иностранец, а инопланетен?
Впрочем, этот вопрос задал не я, а корреспондент журнала "Кибернетика и будущее", приезжавший знакомиться со мной из Москвы. Так он назвал и свою статью: "Инопланетец". И на всякий случай поставил вопросительный знак.
Был ли он искренне убежден в своей правоте - не знаю, но он горячо убеждал читателей журнала, что на скамейке в Михайловском сквере перед памятником Пушкину побывал некто, чьи облик и ум были сформированы за пределами Земли, а может, даже и солнечной системы.
Разговаривая со мной, корреспондент не скрывал своего разочарования и три раза подряд упрекнул меня в скрытности.
- Вы чего-то недоговариваете, Павлушин. А как он выглядел?
- Кто? - спросил я.
- Кто? Ну, этот самый, кто презентовал вам книгу.
Слово "презентовал" он произнес с явной иронией, повидимому намекая, что я недостоин космического подарка.
- Мне никто ничего не презентовал. Книгу я нашел в сквере перед...
- Знаю, - перебил он меня. - Слышал эту версию. С чего бы ему быть таким рассеянным? Курите. Обождите, не волнуйтесь. Спешить некуда. Слово он с вас взял, что ли? Но вы поймите, Павлушин, я не следователь, а журналист. Имя можете не называть, а только опишите наружность хотя бы в общих чертах.
Я усмехнулся.
- Видите ли, у него нет наружности.
- То есть как нет наружности?
- Нет - и все. А почему ему нужно иметь внешность? Он же не человек.
- Ну, ладно, - догадался корреспондент. - Не хотите раскрыть тайну. До завтра! Я еще забегу. А ты, - сказал он, вдруг почему-то переходя на "ты", - а ты обдумай хорошенько: имеешь ли ты право скрывать от общественности правду о таком событии? Ну, пока!
Он забегал по нескольку раз в день в течение недели и все уговаривал обрисовать наружность инопланетна, якобы презентовавшего мне книгу. Именно наружность, черты лица.
Что касается других подробностей, он готов был ждать целый месяц, пока не пробудится во мне совесть и я не перестану разыгрывать из себя сфинкса, а если сказать по-русски просто свинью.
Подробностей он так и на дождался и, разумеется, поспешил опубликовать статью. Я его не упрекаю за это. Не мог же он ждать, пока лингвисты переведут книгу с загадочного языка.
Забегая немного вперед, я должен огорчить читателя: лингвистам и этнологам не удалось расшифровать текст найденной мною в Михайловском сквере книги. За них это сделала кибернетическая машина, созданная коллективом сотрудников специальной л аборатории Академии наук.
Удовлетворив любопытство читающих мои записки, я должен вернуться к дням, предшествующим расшифровке и оказавшим столь значительное влияние на мою судьбу. Из-за этой находки я оказался в центре жизни не только Ленинграда, но и всей планеты. Телефонные звонки, телеграммы, приглашения из научных обществ и дворцов культуры.... Я долго не мог привыкнуть к этому шуму. Зазнался ли я? Если и зазнался, то только самую малость. И дома и на работе я старался держаться как можно скромнее.
Я работал в геологическом учреждении и каждую весну обычно уезжал с партией на Север, а возвращался поздно осенью. Но в эту весну я совсем забыл, что мне нужно уезжать. При той ситуации, которая так неожиданно возникла, я не мог отлучиться из дома на долгий срок. Я был нужен всем. На днях ко мне звонил сам президент Академии наук. Но в учреждении многие смотрели на меня как на ловкача и делягу. Евдокимов, старший научный сотрудник, сделав вид, что не видит меня, сказал при мне в буфете;
- На Север ездил и ничего не нашел, кроме пустяков, а тут в обычном, заплеванном скверике сделал крупное научное открытие.
Я и сам, несмотря на свою молодость, чувствовал неестественность своего положения. Кем я был? Обычным парнем, заурядным геологом, всего три года назад окончившим Горный институт. А кем я оказался? Связующим звеном между двумя мирами, между Землей и той планетой, представитель которой передал через меня странную книгу человечеству. Правда, пока специалисты еще не перевели книгу и не расшифровали ее загадочный текст, это оставалось гипотезой, выдвинутой журналистом, сотрудником журнала "Кибернетика и будущее". Но с каждым днем эта гипотеза находила все больше и больше сторонников. Я даже сам стал подумывать о том, что в сквере побывало существо из другого мира-"инопланетен", как его назвал корреспондент, да, инопланетец (мне понравилось это словечко), оставив вещественные следы своего пребывания в этом месте.
Нельзя сказать, что я без всяких усилий заставил себя поверить в эту смелую концепцию. Этой вере сопротивлялось во мне все: чувство реальности и юмора, привычки, любовь к обыденному и врожденное недоверие к чуду. А что же это было, если не чудо? В сквере среди нянь и детей, играющих возле памятника Пушкину, появилось необычное существо, однако же оставшееся незамеченным.
