Рассказ дядюшки Джорджа настолько заинтересовал полковника Рейнольдса, что он весь подался вперед, боясь пропустить хоть слово.
— Не могли бы вы описать, каковы были предметы в этой груде вещей?
— Ну, например, пара очков с какой-то нашлепкой на оправе. Я их примерил, и мне сразу стало так радостно, что я просто испугался. Стоило снять их, и я сразу перестал чувствовать себя счастливым. Еще раз надел, и опять чуть ли не сомлел от счастья.
— Ты почувствовал себя счастливым? — переспросил Чарли. — Иными словами, от очков ты опьянел?
— Да нет, я был счастлив вовсе не так, как бывает после доброй порции виски. Просто счастлив, и все. Заботы, неприятности куда-то исчезли, мир вдруг показался прекрасным, а жизнь — отличной. Была там еще одна вещица, большой кусок стекла, квадратный, а может, и кубический. У гадалок бывают похожие, только у них маленькие, круглые. Так вот, это стекло было такое красивое, смотрел бы в него и смотрел. Нет, в нем ничего не отражалось, как, скажем, в зеркале, и все равно казалось, что где-то глубоко внутри в нем картина. Сначала мне только почудилось, будто это дерево, а потом пригляделся — точно, дерево. Большой вяз, как тот, что рос во дворе у моего деда, с гнездом иволги на кривой ветке. На этом тоже было гнездо иволги, и сама птичка рядом сидела. Смотрю еще: ба, да ведь это тот самый вяз, а за ним дом деда и загородка со сломанной жердью, и сам дед сидит на траве, курит свою трубку из кукурузного початка. Значит, сообразил я, стекло показывает все, что вы захотите. Сперва в нем было только дерево. Стоило мне подумать про иволгу и про гнездо, и они тут как тут. Деда вспомнил — и он сразу появился, хотя уже больше двадцати лет прошло, как его похоронили. Я немного посмотрел на деда, а потом заставил себя отвернуться. Уж очень я любил его, и тут, как увидел, сразу не по себе стало. К этому времени я уже разобрался, что это было за стекло, и для пробы подумал про пирог с тыквой. Ну, он тоже сразу появился, корочка поджаристая и вся в пупырышках от масла. Про пиво еще вспомнил, и оно…
— Я не верю ни единому слову из всей этой сказки, — сказал Чарли.
— Продолжайте, — вмешался полковник. — Расскажите нам, что произошло дальше.
— Ну, я обошел почти вокруг всей кучи, насобирал всякой всячины да и обратно выкинул немало, и все равно у меня рук не хватало, еле тащил. И карманы набил полнехоньки. А кое-что даже на шею повесил. Вдруг от домов мчится машина, летит над землей совсем низко прямехонько ко мне…
— Вы имеете в виду машину, на которой приехали?
— Вот именно. А в ней сидит какой-то грустный старикан. Подъехал он к куче, опустил машину не землю, вылез и назад заковылял. Тогда я подошел к машине, положил все свое добро на заднее сиденье и подумал: «Вот, черт возьми, как подвезло! Сколько еще добра можно ваять!» Конечно, сначала я решил попробовать, сумею ли ею управлять, влез внутрь, туда, где старикашка сидел, и оказалось, что это проще пареной репы. Я приподнял машину над землей и двинулся потихоньку вдоль кучи; все вспомнить пытаюсь, где я разные штуковины побросал: хотел вернуться, собрать их и сложить на заднее сиденье. Вдруг слышу, кто-то бежит сзади. Обернулся — этот тип в черном, что со мной приехал. Подбежал к машине, положил руку на борт и плюхнулся рядом. И тут раз — и мы в Уиллоу Гроув.
Полковник Рейнольдс вскочил на ноги.
— Вы хотите сказать, — закричал он, — что на заднем сиденье в машине лежат все те необычные предметы, о которых вы нам только что рассказывали?!
— Пожалуйста, сядьте, полковник, — вмешался Чарли. — Надеюсь, вы не верите всем этим басням, которыми он нас потчевал. Совершенно очевидно, что то, о чем говорил Джордж, просто физически невозможно и…
— Чарли, — сказал я, — разреши мне напомнить еще о нескольких невозможных вещах. Таких, как — картина, которая находится в Национальной галерее и одновременно у нас, в Уиллоу-Гроув, машина без колес, штуковина, один конец которой раскален, а другой холодный как лед.
— Боже, у меня ум за разум заходит, — прошептал Чарли в отчаянии. — И надо же, чтобы все это свалилось на мою голову.
— Послушай, Чарли, — заметил я, — по-моему, на твоей голове пока еще ничего нет. Все эти загадки не имеют ни малейшего отношения к нарушениям закона. Конечно, ты можешь сослаться на то, что Джордж взял автомобиль без разрешения владельца. Но ведь это же не автомобиль…
— Все равно, это средство передвижения, — заупрямился Чарли.
— Но владелец выбросил его! Он бросил его и ушел, и…
— Мне бы прежде всего хотелось узнать, где находится это место и почему люди выбрасывали свое добро, — заявил полковник.
— И конечно, вы бы хотели прибрать его к рукам, — добавил я.
— Вы чертовски правы, — согласился он. — Именно это я намерен сделать. Вы отдаете себе отчет, что могут значить подобные предметы для нашей страны? Например, склонить чашу весов в нашу пользу, имея в виду потенциального противника, и я отнюдь не…
На лестнице, а затем в холле послышался топот. Дверь распахнулась, и в комнату, чуть не грохнувшись, ворвался помощник шерифа.
— Сэр, — с трудом переводя дыхание, обратился он к Чарли, — я не знаю, что делать. Какой-то сумасшедший проповедует возле памятника Неизвестному солдату. Мне сказали, что шериф отправился с намерением прогнать его в шею, поскольку у того нет разрешения выступать с проповедями в общественном месте, а потом шерифа видели бегущим в участок. Я вошел туда с заднего входа. Смотрю: шериф хватает винтовки и подсумки, а когда я спросил его, в чем дело, он не захотел со мной разговаривать, потащил целую охапку оружия на площадь и свалил все у памятника. Там собралась толпа, и все тащат разное добро и бросают…
Я не стал дожидаться, когда он кончит, и бросился к двери.
Куча вещей у памятника выросла настолько, что уже сравнялась с его подножием. Там были навалены велосипеды, радиоприемники, пишущие машинки, электробритвы, швейные машины, пылесосы и много чего еще. Стояло даже несколько автомобилей. Наступали сумерки, в город стекались окрестные фермеры, и вместе с жителями со всех сторон шли через площадь, таща разное добро, чтобы прибавить его к быстро растущей куче.
Незнакомца, приехавшего с Джорджем, нигде не было видно. Он сделал свое черное дело и исчез. Стоя на площади и глядя на темные фигурки людей, которые, словно муравьи, спешили со всех сторон прямо к памятнику Неизвестному солдату, мрачно замершему в неровном свете трех качающихся на легком ветерке уличных ламп, я представил себе множество других городов по всей стране с огромными грудами всевозможных выброшенных вещей.
Боже, подумал я, ведь никто из них не понял ни слова, ни единого звука из птичьего языка проповедника. Однако то, что он хотел им сказать, как и тогда, когда мы все отступили назад, давая ему дорогу, явилось для них неоспоримым приказом. Значит, я не ошибся, когда предположил, что весь секрет кроется в семантике.
