Да, добро пожаловать на новую планету. Мы хотим, чтобы она стала вашим домом, и от всей души заверяем вас, что вскоре этот кусок бесплодный земли наполнится яркими воспоминаниями, которые будут иметь для вас особое значение. Но сначала давайте зайдем в земельную контору и обсудим наши дела.
А в это время тюрьма переживала стадию переименования, поскольку прежнее название оказалось мертворожденным. Ужасная неразбериха со сменами дней и ночей служила явным доказательством тех травм, с которых сдернули покрывало. Мы насчитали двадцать одну пулеметную турель, но где-то за ними могли скрываться и другие очаги поражения.
Когда Джорджа вывели во двор, ему выкрутили руки за спину и надели наручники. Один из охранников нес словесный мешок, который в протоколах допроса значился как предательский мешочек.
Этот охранник был сравнительно молод, и судя по его виду, ему не очень нравилась такая работа. Если кто-то тогда и подумал, что невозможно представить себе молодого охранника с частично надутым словесным мешком на кожаной подушечке, то они об этом ничего не сказали. По крайней мере, в тот раз. И поверьте, это не ускользнуло бы от внимания мыслительной полиции, которая несла свое обычное, но пристальное наблюдение за непроизвольным выделением* мыслей. Вполне возможно, что кожаная подушечка предназначалась для того, чтобы молодой надзиратель не держал словесный мешочек в руках.
* Наверное, имеется в виду техника психодрамы, используемая при лечении энуреза.
Описатель ссути почти не смывается с одежды. Во всяком случае, Джордж нашел это невозможным. Его тунику, когда-то белую, как снег, теперь покрывали пятна прилагательных. Позорных прилагательных. От одежды шел резким запах описателя. И в тот момент он был бессилен что-либо сделать. Расщепители запаха по-прежнему находились на складе в столице. И никто бы не стал тащить их сюда -- в городишко О провинции Б де ла Лся, где располагалась тюрьма.
-- Скажите, эта тюрьма какого типа? -- спросил Джордж у одного из охранников.
-- Это образцовая-показательная тюрьма, -- ответил тот.
Джордж и виду не подал, что расслышал его слова. В то время он практиковался в глухоте -- вернее, во внутренней глухоте или, лучше сказать, невосприимчивости. Он намеренно отключал определенную часть себя -- ту самую, которая боялась нищеты, тяжелых испытаний, скуки и плохих фильмов. Но сейчас, когда эта часть подогнула от страха большие пальцы на ногах, Джордж сказал себе: "О, Боже, только не образцовая-показательная тюрьма. Не знаю, вынесу ли я это... "
А потом они вошли в здание, и его худшие предположения оправдались. Здесь в большом зале за толстым стеклом он увидел макет геройского форта Тикондерога. На верхних этажах стояли и лежали маленькие оловянные солдаты с крохотными мушкетами. Ниже располагались английские солдаты, а рядом висели репродукции с батальными сценами американской революции.
-- Вот наши образцы, которые мы показывает в тюрьме, -- сказал охранник.
Джордж кивнул.
-- Вам понравилось?
-- Нормально, -- ответил Джордж невыразительным тоном.
-- Что вы сказали?
-- Я сказал, что все нормально, -- повторил Джордж, добавив новые полутона и гармоники.
-- Возможно, вам захочется построить несколько образцов самому, -произнес охранник. -- Сидеть-то придется долго.
На первый взгляд, он говорил безобидные слова, но в его голосе чувствовалась неуместная настойчивость и полусексуальная дрожь, изобличавшая непристойные помыслы.
-- Я подумаю над этим, -- ответил Джордж.
Он старался не сердить надзирателя и специально придерживался дипломатического тона, надеясь, что молодой охранник не заметит лжи в его словах. Джордж уже решил, что пусть его лучше отнесут в ад в ручной корзинке, чем он сделает какую-нибудь модель.
-- Вот-вот, подумайте. Хорошо подумайте! -- произнес охранник. -- А теперь взгляните на этот макет.
То была экспозиция последнего штурма Трои. Внутри классического древнего города располагались деревянные домики, уменьшенные до одной двадцатой части от реальных размеров.
На переднем плане сражались Гектор, Ахиллес, Одиссей, Приам и Гекуба. В углу, обратив свои слепые очи к небу, стоял сам Гомер.
-- Как прекрасно, -- уныло произнес Джордж.
Неужели это издевательство никогда не кончится? Он осмотрел тюремные стены, и внезапно его пронзила навылет ужасная мысль.
-- А эта тюрьма? Она тоже уменьшена по размерам?
-- В масштабе девять к десяти, -- гордо ответил охранник. -- Простая техническая формальность. Хотя благодаря этому наша учреждение и квалифицируется как образцово-показательная тюрьма.
-- То есть вам приходится создавать образцы всех заключенных? -- с ужасом спросил Джордж.
Надзиратель перестал улыбаться, и Джордж уловил за его блестящими контактными линзами что-то чужеродное и малопривлекательное. Охранник тут же отвел взгляд, и они, свернув за угол, прошли под опускной решеткой во внутренний дворик.
-- Кажется, я уже видел этот дворик во сне, -- сказал Джордж.
В такие тяжелые моменты легкомыслие -- это все. И даже если не совсем все, то очень многое.
-- Перед тем как поспать, я журчу на кровать, -- запел словесный мешок.
Слова снова потекли из порванного шва, и эту течь не могли заклеить даже самые опытные из охранников, к чьим рукам прилипало все, вплоть до последних рубашек заключенных. Шов не сжимался, напоминая одну из тех постоянно кровоточащих ран, которые называются смоделированными учебными пособиями.
-- Потерпи, парень, -- сказал охранник. -- Мы почти пришли.
Неужели на его крупном продолговатом лице промелькнула жалость? Впрочем, даже худшие из людей иногда могли чувствовать... что-то другое. Теперь они шли по главному проходу мимо камер с их цепями, узниками и темными углами, где пряталось все, что только вызывало отвращение. Джордж вспомнил, что похожая история случилась с ним несколько лет назад. В то время его дядя Шеп был еще жив -- дядя Шеп, с серой раздвоенной бородой и в старой морской фуражке; Шеп, который, казалось, везде нес с собою свет вплоть до того рокового вечера в июне, когда Эстер, признанная всеми погибшей вот уже пять лет, внезапно открыла дверь своей спальной, и...
-- Вот твоя камера, -- сказал охранник, оборвав те краткие воспоминания, которые я, между прочим, и не собирался вспоминать.
Джордж осмотрелся, оценивая каждую деталь, а затем произвел стопроцентную уценку, поскольку камера выглядела так, будто он отсидел здесь целую вечность. Да и какой смысл ему было привыкать к каким-то деталям.
Охранник осторожно положил словесный мешочек на пол. Хотя нет, к чему нам разводить кисельные реки. Он брезгливо швырнул мешок на пыльный пол, а следом за ним и кожаную подушку, поскольку она, судя по выражению его лица, тоже пострадала от описателя ссути. И верно, кожаная подушечка стала теперь выглядеть более ярко и живописано. На ней появился причудливый узор, расползшийся по поверхности загадочными изгибами. Возле полосатых татуировок, наколотых иглой, появились желтоватые разводы, которые напоминали о вечных ценностях, воздержании и терпении. Кроме того, от подушки исходил сладкий запах бальзама, которого прежде, насколько помнится, не было.
