Его слова разозлили ее.
— Вы циник! — сказала она менее дружелюбно. — Как Вы можете так говорить? К счастью, сейчас Вы сочиняете сказочки, которые не соответствуют истине.
Ее негодование позабавило его. Он весело ответил: «Конечно, удобнее оставить мертвецов в покое. Только причины не руководствуются тем, верят в них или нет. Конечно, я ничем не могу подтвердить свои соображения — но разве другая, официальная версия, доказана? До тех пор, пока мы не забрали их с Луны, официальное объяснение тоже останется неподтвержденным тезисом. Закончим разговор».
Шаган взял несколько документов со стола и бережно спрятал их в кармане пиджака. Она сказала: «Если Вы так уверены в своей правоте — почему бы Вам не представить Ваши соображения в письменном виде и не передать их в Высшее космическое агентство?»
— Вот именно, что я не совсем уверен в своей правоте, — ответил он. — Некоторые вещи говорят в пользу этого, не более. И этого, пожалуй, слишком мало для научных дебатов в высшем космическом ведомстве.
— А если все-таки в этом есть немного истины?
Шаган пожал плечами.
— Проведение таких комбинаций — удовольствие личного характера. Я благодарю Вас, что Вы выслушали меня, забудьте об этом разговоре.
Он неуклюже поклонился и шаркающим шагом вышел наружу.
Нанга не забыла об этом разговоре. Напротив, мысль о том, что Шаган действительно мог бы напасть на верный след своими соображениями, не оставляла ее в покое. Были ли эти идеи, которые он развивал, действительно только личными, не предназначенными для общественности? Она достаточно хорошо знала этого упрямого ученого. Вероятно, у Шагана была совершенно другая причина, по которой он не обращался в Высшее космическое агентство. В президиуме этого ведомства сидел Биргер Сёгрен. Между ним и Шаганом был уже несколько лет научный спор, в котором Шаган потерпел поражение. При этих разногласиях, пожалуй, также играли роль личные антипатии, и Шаган с ними никогда бы не смирился.
Теперь он что-то обнаружил. Возможно, это не менее стояло под вопросом, чем его прежняя теория о якобы разлетевшейся на куски планете «Pränuntius», как он ее назвал, планете, которая некогда могла существовать между орбитами Марса и Юпитера. Но развитие теории о разлетевшейся на куски планете все еще оставалось теорией; то, что он сейчас говорил о возможном существовании «Дарвина», имело больший вес. Шаган делал вид, словно он всего лишь играл подобными предположениями — на самом деле же он был больше в этом убежден, чем хотел себе в этом признаться. Боялся ли он нового поражения? Нанга была уверена, что Шагану ничего не желал больше, чем научного успеха. Он боялся, потерять еще больше своего престижа, как ученый. Была ли причина в этом?
Чем дольше Нанга об этом размышляла, тем увереннее она становилась, что у него были такие мотивы, которые удерживали его от огласки. Но она сама еще пребывала в нерешительности. В ходе ее мыслей были пробелы, и это казалось вообще абсурдным, после трех кварталов еще верить в существование шести пострадавших. Но за числами и сухими тезисами крылось нечто иное. Но если все же в них была доля истины? Это «возможно» пробудило в ней эмоции; эй захотелось поговорить с кем-нибудь об этом, но на Маник Майя все еще находилась Кантиль, которой она могла довериться.
После полудня, когда она делала в обсерватории снимки солнечных пятен, к ней присоединилась кухарка. Кантиль часто приходила под купольный свод — далеко не потому, что она интересовалась исследовательской работой; ей всего лишь хотелось немного поболтать. В этот полдень она была к тому же очень довольна.
— Ты заметила, принцессочка, — ликующе воскликнула она, — мое наставление подействовало чудотворно. Старый ворчун надел белоснежный пиджак, его рубашка тоже сияет чистотой. Я очень довольна. Поел он сегодня за двоих. Видишь, моя голубка, так нужно обращаться с мужчинами. Возьми на заметку, это тебе понадобится потом, когда ты выйдешь замуж.
— Я возьму это себе на заметку, — улыбаясь заверила Нанга. Кантиль рассмотрела солнечный диск на экране. — Что ты теперь делаешь, золотой ангелочек?
— Я фотографирую солнечные пятна, Кантиль.
— Ага, эти маленькие точки значит солнечные пятна. И что вам будет от того, что они, в конце концов, будут на вашей пластинке? Вы можете их устранить?
Нанга засмеялась.
— Нет, Кантиль, устранить мы их не можем, но изучать их можно. Кроме того эти маленькие точки в сто раз больше Земли. И если таких много, это оказывает очень вредное воздействие на радиосвязь и многие другие вещи.
— Да, — благочестиво ответила кухарка, — Чистота это все. Этому меня научил мой отец. Он работал на разработке месторождения каменного угля. Ему приходилось мыться каждый день. Он не мог выносить грязь. Скажи, голубка, это правда, что скоро снова два молодых человека совершат посадку на Луну?
— Да, это правда, Кантиль, к их старту готовятся.
Кантиль посмотрела в щель в куполе, но там было солнце.
— Ты будешь надо мной смеяться, но этой ночью я молилась за космонавтов.
— Я не смеюсь, Кантиль. Но ты можешь быть уверена, что они вернутся.
Нанга закончила свою работу. В то время, как она закрывала купол, она спросила прямо: «Твоя семья когда-нибудь сталкивалась с несчастными случаями в шахтах?»
— Уже несколько раз, — заверила Кантиль, — но всегда обходилось — по крайней мере для отца.
— Значит это были лишь легкие аварии?
— Если ты называешь погребение заживо легким. Один раз произошел взрыв. Они находились на глубине пятьсот метров под землей — никто не мог попасть к ним. Почти все шахты были завалены. Нескольких шахтеров достали оттуда при помощи бурения. После этого наступила тишина. Никто подавал знак стуками, и бы еще не бурили — в шахтах, казалось, остались лежать одни мертвецы. Комиссия посовещалась и пришла к заключению: больше никто не выжил. Это было по прошествии четырнадцати дней. Самые большие буры уже увезли, было сделано еще несколько пробных бурений. На восемнадцатый день через одно такое пробное бурение донеслись зовы о помощи. Это была шахта, в которой находился мой отец…
— А вы? Вы еще надеялись, когда работы были прекращены?
Кантиль нерешительно ответила: «Моя мама еще надеялась, она всегда в то верила в то, что он еще жив. Я тогда была еще слишком маленькой, я не знала, что такое смерть. Сегодня я опять буду надеяться, до самого конца…»
Кантиль говорила и говорила, а Нанга была тронута до глубины души. Незамысловатое представление болтливой старушки дало новую пищу ее фантазии.
