Главнокомандующий снова поднял мониторы над местностью предполагаемого сосредоточения тамархистов, требуя организованной капитуляции. В ответ тамархисты предприняли целую серию попыток прорвать кольцо окружения, но были отброшены назад с весьма ощутимыми потерями для себя.
Главнокомандующий еще раз направил мониторы, угрожая прибегнуть к болестимулирующему газу, если сдача не произойдет в течение ближайших шести часов. Истек назначенный главнокомандующим срок — тамархисты не отвечали. Прибежища тамархистов были подвергнуты бомбардировке картечью из ампул с болестимулирующим газом. Задыхаясь, корчась и извиваясь от боли, катаясь по земле, тамархисты стали один за другим выползать из своих укрытий. Главнокомандующий приказал обдать их «живым душем» из ста тысяч десантников, и после нескольких скоротечных перестрелок с очагами сопротивления тамархистов было окончательно покончено. В плену оказались менее двух тысяч мятежников обоего пола. К немалому своему удивлению Глиннес обнаружил, что некоторые из них едва-едва вышли из детского возраста, а старше его — ничтожно мало. У них не было никаких припасов, источников энергии, еды и медикаментов. Они корчили рожи и злобно рычали при виде десантников — они в самом деле были настоящими «Уродами». Изумлению Глиннеса не было предела. Что могло подвигнуть эту молодежь так отчаянно сражаться за дело, явно обреченное на провал? И что, самое главное, подтолкнуло их к решению стать «Уродами»? Почему они с такой настойчивостью все пачкали и оскверняли, уничтожали и портили?
Глиннес попытался спросить об этом одного из пленников, но тот притворился, что не понимает диалекта Глиннеса. Вскоре после этого Глиннесу было приказано отбыть вместе со своим кораблем.
Вернувшись на базу, Глиннес обнаружил в почте на свое имя письмо от Тиры, содержавшее трагическое известие, С некоторого времени Джат Халден слишком уж зачастил охотничьи вылазки. Мерлинги устроили ему западню. Прежде, чем Шира успел прийти к нему на помощь, отец уже захлебнулся в водах протока Фарван.
Это известие повергло Глиннеса в совершенно необъяснимое для него самого изумление. Он обнаружил, что просто не в состоянии представить себе, что может что-нибудь измениться в Шхерах, где, как казалось, давно уже остановился ход времени, и притом измениться настолько коренным образом.
Новым сквайром Рабендари теперь стал Шира. «Какие еще перемены сулит грядущее?» — подумалось Глиннесу. По всей вероятности, никаких — не в характере Ширы были какие-либо нововведения. Обзаведется женой и детьми — этого, по крайней мере, можно было от него ожидать. Если не раньше, то чуть позже, Глиннес задумался над тем, кому может взбрести в голову выйти замуж за располневшего и полысевшего Ширу, да еще с такими багровыми щеками и мясистым носом пропойцы. Даже еще в те времена, когда он был хассэйдером, Шира столкнулся с тем, что ему все труднее становится волочить девчонок в укромное темное местечко, ибо хотя сам он считал себя парнем добродушным, приветливым и дружелюбным, другими он уже воспринимался как хвастун, грубиян и развратник.
Глиннесу вспомнилось детство. Утренняя дымка над водами пролива, веселые вечерние часы, любование звездами. Вспомнились наилучшие друзья и их странноватые привычки, вспомнилось, как выглядит рабендарский лес — размытые контуры минасов, нависших над светло-коричневыми помандерами, будто усыпанная серебром зелень березовой листвы, темно-зеленые стройные каштаны. Припомнилось зыбкое марево, висевшее над водой и смягчавшее очертания далеких берегов. Вспомнился обветшалый отчий дом, и тут он обнаружил, какую глубокую тоску ощущает он по родным местам.
Двумя месяцами позже, по истечении десяти лет службы он подал заявление об отставке и вернулся на Тралльон.
Глиннес дал телеграмму домой о своем прибытии, однако когда он ступил на родную землю в Порт-Мэхьюле в Префектуре Стэйвен, там не оказалось никого из домашних, прибывших его встречать, что показалось ему несколько странным.
Погрузив свой багаж на паром, сам он расположился на верхней палубе полюбоваться берегами, мимо которых проплывал паром. Какими беспечными и веселыми были его соплеменники в параях ярко-красного, синего, темно-желтого цвета! Собственная его полувоенная форма — черный френч и бежевые бриджи с концами штанин, засунутыми в высокие черные ботинки — казалась ему панцирем, стесняющим каждое его движение. Он, скорее всего, больше уже никогда не станет носить такую одежду!
Паром вскоре пришвартовался у одного из причалов Уэлгена. В ноздри пахнуло восхитительным запахом, исходившим из расположенного неподалеку ларька, где торговали свежезажаренной рыбой. Глиннес сошел на берег и купил пакет с вареными тростниковыми стручками и длинный кусок жареного угря. На всякий случай глянул, нет ли здесь где-то Ширы, Глэя или Марчи, хотя почти не рассчитывал на то, что они могут тут оказаться. Внимание его привлекла группа чужестранцев, состоявшая из трех молодых мужчин в одинаковой, чем-то напоминавшей форменную, одежде — отлично пошитых комбинезонах, подпоясанных в талии — и отполированных до глянцевого блеска, тесно облегающих ступни башмаках и трех молодых женщин в сравнительно простых платьях из плотного белого полотна. Волосы и у мужчин, и у женщин были коротко пострижены, однако таким образом, что это нисколько не портило их лица. У всех шестерых на левом плече красовался небольшой медальон. Они прошли мимо Глиннеса совсем близко к нему, и только тогда он понял, что никакие они не иностранцы, а триллы… Студенты факультета схоластической метафизики какого-нибудь колледжа? Последователи новомодного религиозного культа? Любое из этих предположений могло оказаться верным, так как они несли книги и калькуляторы и, казалось, увлеченно о чем-то спорили. Глиннес присмотрелся к девушкам повнимательнее. Что-то в них было такое, на что он поначалу не обратил внимания. Им явно не доставало женственности, той женственности, которая должна была пробуждать естественный аппетит у мужчин. Девушки на Трилле обычно не очень-то заботятся о том, что на себя надеть, и удовлетворяются любой одеждой, которая первою подвернется под руку, нисколько не смущаясь тем, что она может оказаться мятой, запачканной или поношенной. Делают же нарядной свою одежду они тем, что украшают ее цветами. Эти же девушки выглядят не просто чистюлями, а прямо-таки помешанными на всем, что касается чистоты и аккуратности… Глиннес пожал плечами и вернулся на паром.
Взяв курс на восток, паром теперь все больше и больше углублялся в самую сердцевину Шхер, проходя извилистыми рукавами, наполненными запахом стоячей воды и гниющих камышей, а временами — и острым зловонием, свидетельствующим о скоплении мерлингов. Вот впереди показался затон Рипил и скопление хижин, образующих поселок Зауркаш, пункт пересадки для Глиннеса. Паром здесь круто сворачивал на север, к деревушкам вдоль берегов острова Большой Воуль. Глиннес выгрузил свои чемоданы на пирс и на какое-то мгновение задержался, глядя на поселок. Главной его достопримечательностью был хассэйдный стадион со старыми обветшалыми трибунами, некогда база команды «Зауркашские Змеи». Почти по соседству располагалась таверна «Чудо-Линь», самая уютная среди трех зауркашских таверн. Глиннес прошел по причалу к павильону, где десятью годами раньше Мило Харрад давал напрокат лодки и заведовал речными такси.
