Улле-младший вздрогнул.
— Ты поймешь, что прожил жизнь, ничего толком не добившись, попросту разбазарив ее. Ты взвоешь: «Неужто ничего не исправить?!» И тогда вспомнишь о своей давней догадке, о минус-времени. Как закоренелый безбожник, на пороге смерти уверовавший в бога, ты ухватишься за свою нелепую, дерзкую, гениальную идею. Ты бросишь все — преподавание, семью, ты уедешь в другой город и там, в дешевом гостиничном номере, работая днем и ночью, создашь свое уравнение, а потом и саму машину времени. И отправишься в свое прошлое, к себе — молодому… — Он достал из кармана блокнот и положил на столик. — Вот вкратце запись квантовой теории времени. Возьми. С этой минуты ты — гений. Тебе осталось жить двадцать шесть лет. Но ты проживешь их как великий, всемирно известный ученый.
Младший раскрыл блокнот, исписанный его собственным почерком. Полистал, задумался над одной из страничек и отчеркнул ногтем короткую формулу.
— Так, — сказал он, поворачивая блокнот и указывая на свою пометку. — Исходя из этого, решим одну маленькую задачку. Жил-был Икс. Он изобрел машину времени, вернулся в прошлое и убил юного Икс. Что произойдет?
— При чем тут убийство?
— А двадцать пять лет жизни с Эми? Куда их деть? Что происходит, когда следствие замыкается на причину?
— Не мели чепуху. Через двадцать шесть лет ты вернешься в этот самый день, окажешься на моем месте, расскажешь самому себе историю, которую только что услышал, и передашь блокнот. Вот и все. Мировая причинность не пострадает.
— Посмотри, — настаивал младший, тыча пальцем в записи. — Это же сфера Шварцшильда, только не в пространстве, а во времени. Глобальный коллапс времени, до тебя все еще не дошло?
— Повторяю, не мели чушь. Это не наш случай. Пока никто никого не убивал.
— А если убить двадцать шесть лет своей жизни?! — крикнул Улле-младший так громко, что за соседними столиками на них оглянулись.
— Тише. Прекрати. Наша встреча состоялась. И время пока еще не разверзлось…
— Пока еще, — произнес юноша, вставая и торопливо застегивая куртку. — Пока…
— Постой! — вскрикнул Улле-старший.
Опрометью Улле выбежал на улицу.
Скорее. Еще можно все исправить. Встретить Эми. Прожить жизнь — свою жизнь, какой бы она ни была. Скорее, пока не поздно. Пока не померкли солнце, и свет, и луна, и звезды, не разбился кувшин у источника, пока пространство и время не превратились в чудовищную нескончаемую карусель, где за последующим мгновением следует предыдущее, где не происходит ничего и никогда… Скорее.
Он несся, не чуя под собой ног.
— Улле-е!! — донесся сзади отчаянный зов.
Он увидел такси с огоньком на крыше, наддал, выскочил на обочину, бешено замахал руками. Такси мчалось по той стороне улицы, водитель явно не замечал его. Улле ринулся наперерез.
Завизжали тормоза.
Он даже успел оглянуться и увидеть надвигающийся юзом грузовик. Водитель с искаженным лицом выкручивал руль.
И он подумал: «Если Икс…»
А в следующее мгновение
он вышел из подъезда в искрящуюся круговерть сухой метели
он вышел из подъезда в искрящуюся круговерть
он вышел из подъезда
он вышел
Обычно он добирался до дому электричкой, но сегодня поехал на автобусе. Пускай дольше, зато не пришлось брести до вокзала навстречу ветру, перемешанному с колкой снежной крупой. А он изрядно навьючился: подарок жене, подарок дочке, мандарины, колбаса и прочая снедь, под мышкой коробка с электрической елочной гирляндой.
День прошел по обычному предпраздничному распорядку. С утра в лаборатории никто палец о палец не ударил. Слонялись, болтали, курили, изнывали, не зная, куда себя приткнуть. Наконец завлаб посмотрел на часы и сказал «пора». Стали сдвигать столы, сооружать бутерброды, специально сэкономленный спирт развели, бутылку положили остужаться между рамами, для конспирации обернув мятой «вечеркой».
Засиживаться он не стал. После первых тостов, когда все дружно закурили и загалдели, он улизнул и пустился рысцой по магазинам. Запарка с годовым отчетом вышла такая, что насилу успел запастись елкой, а подарки и прочее откладывал со дня на день, вот и дотянул до самого тридцать первого.
Стужа пробирала нешуточно. Он сновал по городу перебежками, от мясного к подарочному, от культтоваров к овощному, всюду — лихая предпраздничная сутолока; уже в сумерках, пронизанных слюдяными стрелами пурги, очутился возле планетария, на конечной автобуса. Никаких сил не осталось топать до вокзала, хотя электричкой почти вдвое быстрее.
Кое в чем на прежней квартире жилось удобнее — центр, все под боком, на работу пешком. Они переехали недавно, осенью; привычка к окраинной жизни давалась с трудом. В основном из-за езды, съедающей уйму времени. Утром собираешься, как в путешествие, — знаешь, что до самого вечера не попадешь домой, не забежишь за зонтиком или перехватить бутерброд. С другой же стороны, район тихий и зеленый. За окнами не трамвай, от зари до зари громыхающий, а лесок. Есть где прогуляться с дочкой, развеяться. С премии надо бы лыжи купить. А то уж обрисовывается животик, в его-то годы. Нет, хорошо, что прежний дом снесли. И главное — теперь без соседей. Не так уж много их было, соседей, и безвредные, не жлобы и не алкаши, но коммуналка есть коммуналка, что там говорить.
Подошло сразу два автобуса, оба маршрута годились. Он влез во второй, точнее, впихнула толпа; повезло, что нашлось свободное место, а то уже ноги не держали. Взгромоздил на колени портфель, авоську, коробку с гирляндой. Окно заросло льдом наглухо. Предыдущий пассажир протер на уровне глаз круглую дырочку, уже подернутую тусклой плесенью инея. Он подышал, потер перчаткой.
Автобус заурчал, зашипел дверной пневматикой, тронулся. Радужными одуванчиками за окнами поплыли фонари.
Хорошо. Хорошо ехать домой, усталым и навьюченным. А дома жена, дочка, елка, и завтра можно отоспаться, благо праздник. Хорошо.
Праздник есть праздник, но самый лучший — Новый год. С Новым годом, с новым счастьем. А зачем оно, новое? Хватит за глаза и того, что есть. Он давно и твердо знал, какое оно, счастье. Это когда на работу идешь с удовольствием, а домой возвращаешься с радостью Чего еще желать человеку.
Даже не глядя в окно, он знал, где едет. Вот парк, музей, остановка. Поворот, еще остановка, напротив театр. Народу набилось битком. Теперь мост через реку, вираж на разводке, еще остановка. Несколько поворотов, и началась прямая четырехрядная магистраль, взбегающая на железнодорожный виадук.
