Горожане шли на приступ собственных твердынь.
Горели деревянные внутренности оборонительных башен, горели казармы и арсенал, рушились, уже догорая, в конце главной улицы гигантские, составленные шалашом, створы городских ворот. Впервые Илья мог воочию наблюдать радостный результат своей миссии и даже принять участие насколько это возможно с одной рукой. Укоротив ремень, он приладил винтовку за спину, спустился, оберегая правую руку, по пожарной лестнице во внутренний дворик магистратуры (он же малый перипатетический зал для разрешения крупных имущественных споров) и вышел на площадь.
И вовремя, потому что в окна магистратуры уже летели булыжники и смоляные факелы. Занялось на удивление быстро.
Когда Илья подошёл, небольшая толпа горожан уже сгрудилась вокруг откупоренной винной бочки, а рядом кого-то качали. Оказалось - лучшего факеломётчика, коим был признан бывший глава бывшей городской судейской коллегии. И не мудрено: кому, как не ему, знать, в какое окно и с какой силой надлежит метнуть факел, чтобы наверняка загорелось!.. Налицо было использование служебного положения в личных целях - но Илья, помня предупреждение своего Дракона, не стал высказывать это предположение вслух. Его бы просто не поняли. Над ним бы даже не засмеялись. Его бы в лучшем случае пожалели - да и сам он показался бы себе пигмеем. Завистливым злобным пигмеем среди веселящихся освобождённых титанов...
К тому же, следовало помнить о тех двух или трёх офицерах ордена, что могли ещё находиться в городе. Поэтому Илья напустил на себя по возможности беззаботный вид и танцующей походкой направился в обход пирующей толпы. Но один из титанов (со сломанной, видимо, левой рукой на перевязи) ухватил его за рукав, а другой титан сунул ему глиняный кубок с густо-красным до черноты вином. Уже и третий был рядом - с ароматно дымящимся куском прожаренного мяса, и четвёртый поспешал навстречу, неся в каждой руке по ломтю яблочного пирога, и все они похлопывали Илью по спине, теснились вокруг, тискали и целовали его, стараясь не задеть и не сделать больно его правой руке, - и не отстали, пока он не выцедил кубок до дна. Илья было подумал, что его узнали и благодарят, но скоро увидел, что так же относятся ко всем вновь прибывающим.
Один из перепивших титанов подобрался почти вплотную к догорающему зданию магистратуры и весело стравил на крыльцо. Его изумительно остроумный подвиг был встречен ликующими хоровыми выкриками: "Не судите, да не судимы будете!" - и послужил сигналом к завершению промежуточного пиршества, далеко не последнего в эту ночь.
Ещё наполовину полная бочка была водружена на раздобытую где-то тележку с колёсами в человеческий рост, побросали туда же ломы, кувалды и кирки, сверх того аккуратно сложили кубки и корзины со снедью и там же умудрились разместить пятерых или шестерых особенно увечных. Дружно впряглись и покатили всё это к восточному бастиону, где, как выяснилось, нужна подмога.
И была весёлая пьяная ночь, и горели костры на крепостном валу, и рушились в глубокий ров камни с донжонов и равелинов, и даже целые куски толстых зубчатых стен. Те, кто уже не мог работать от усталости или случайных увечий, становились виночерпиями, а танцовщицы и проститутки из восточных кварталов проявили незаурядные способности в качестве сестёр милосердия, проституток и танцовщиц... Поэты слагали небывало задорные гимны, а художники - все, как один, - рисовали картины на одну и ту же, подсказанную вдохновением, тему: "Свобода приходит нагая". Благо не было недостатка в бескорыстных натурщицах, как не было нужды в холстах и красках: рисовали углём и вином на ещё уцелевших стенах, ничуть не заботясь о дальнейшей судьбе мимолётных шедевров...
Рассвет застал Илью посреди голой безводной равнины, на третьей миле к востоку от города, а к полудню он рассчитывал отшагать ещё пять или шесть миль. Титаны щедро и ни о чём не расспрашивая снабдили его в дорогу. Справа и слева были привязаны к поясу по две литровые фляги с вином, а в заплечной котомке лежал подсушенный хлеб. От копчёностей же, пирогов и сластей Илья отказался: лишний вес. И коня, которого ему тоже предлагали, здесь нечем было бы напоить.
Сразу после восхода начало припекать, и пришлось ненадолго остановиться. Он снял плащ (тоже подаренный - отданный прямо с плеча, как и пояс), тесно скатал его в длинный рулон и, связав концы, перекинул через плечо под винтовку. В каком-то из давних полузабытых кошмаров он вот так же после холодной ночи в пустыне скатывал тяжёлую вонючую шинель, чтобы до полудня снова шагать по раскалённым пескам, в строю одинаково серых послушников ордена... А ещё говорят, что вещих снов не бывает!
Не меньше двух недель пешего хода отделяли двенадцатый город Ильи от запредельной бездны. По торной дороге для орденских фургонов - все три недели. Правда, по торной дороге можно верхом: там и колодцы, и навесы для отдыха через каждый десяток миль. Но Илья не случайно выбрал кратчайший, хотя и безводный, путь. Ему следовало избегать даже случайных встреч с отрядами орденской конницы. Если его узнают - схватят и убьют, как отступника. А если не узнают - схватят и заключат в ближайший из не очищенных городов. Последнее было бы даже интересно, да и против первого Илья не имел серьёзных возражений, - но лучше на обратном пути. Когда ему уже некуда будет возвращаться.
"Вот странно! - думал он, тупо, как в том вещем кошмаре, переставляя ноги. - Любимая женщина скажет тебе: "Умри!" - и ты с радостью выполнишь просьбу. Но женщина никогда не попросит этого. Она попросит о каком-нибудь пустяке, который отнюдь не лишит тебя жизни, но всего лишь отнимет у неё смысл... Ведь это же пустяк: забросить снайперскую винтовку в бездну. Для этого нужно всего лишь уйти из ордена."
К вечеру он потерял даже приблизительный счёт пройденным милям. Ночью он завернулся в плащ и спал без сновидений, а весь следующий день снова тупо шагал, стараясь лишь не терять направление да экономить вино. Рука почти не беспокоила, но, когда на закате второго дня он решил перебинтовать её, пришлось долго отмачивать присохшие к ранам бинты, израсходовав на это два или три глотка. Растревоженные перевязкой раны саднили, и заснул он не сразу.
Утром следующего дня Илья изменил направление, свернув круто на юг, потому что ночью видел костры далеко на востоке. Это могли быть костры орденских карантинных заслонов, блокирующих нечистый город. Ориентируясь по светилу, Илья стал обходить их по безопасно широкой дуге. Часов через пять он решил, что достиг вершины дуги, и по растрескавшемуся глинистому склону взобрался на невысокий курган, чтобы проверить своё предположение. Северный горизонт был чист, но сквозь оптический прицел винтовки Илья разглядел неподвижное облако потного смрада - это был действительно город, и работа Чистильщика в нём была в самом разгаре.
