- Нет. Это была собака моей бабушки.
- И какая она?
Противная была тварь. А когда умерла, бабушка плакала по ней, как ребенок.
Я сказал:
- Это была чихуахуа.
Он стал оглядывать другие стены.
- Это вы фотографировали всех этих собак? - Его манера изменилась. Он говорил вежливо, и я только теперь понял, как нагло он держался раньше. Шакалы, видимо, не только по мостовым бегают.
- Некоторых я снимал. А вот эту нет. - Он смотрел на соседнее фото.
- Это боксер, да? - Он показал пальцем.
- Английский бульдог.
- Ах вот как. Это их изничтожили за злобность?
- Нет, не их.
Он шел дальше, словно турист по музею, и остановился перед снимком, висевшим над проявителем.
- Ручаюсь, это тоже не вы снимали. - Он показал на туфли с высокими каблуками, старомодную шляпу на полной старой женщине, обнимавшей собак.
- Это фотография Беатрис Поттер, английской детской писательницы. Она написала "Кролик Питер".
Это его не интересовало.
- А какие у нее на руках собаки?
- Пекинесы.
- Замечательно сняты.
Они были сняты ужасно. Одна отвернулась от камеры, а другая мрачно сидит на руках у хозяйки и думает, как бы удрать. Совершенно ясно, что ни та, ни другая сниматься не хотели, хотя их приплюснутые мордочки и маленькие черные глазки ничего не выражают.
А вот Беатрис Поттер выглядит превосходно, несмотря на попытки улыбнуться для камеры и необходимость изо всех сил удерживать собак, а может быть, именно благодаря этому. Лицо выражает всю ее упрямую, своенравную любовь к этим упрямым, своенравным собачонкам. И несмотря на славу, которую принес ей "Кролик Питер", она так и не научилась, видно, делать "лицо для публики". Ее чувства выражались прямо и неприкрыто. Как у Кэти.
- А ваша собака есть тут? - спросил Хантер. Он остановился перед снимком Майши, висевшим над диваном.
- Нет.
- Как же это получилось, что у вас нет фотографии вашей собаки?
Я подумал: откуда же он знает, что у меня была собака, и что он еще знает?
- Мой пес не любил фотографироваться.
Он сложил свою выписку, засунул ее в карман и повернулся еще раз к фотографии Пердиты:
- Похоже, славная была собачка.
Его спутник в форме ждал на крыльце, видимо, покончив с обследованием моей машины.
- Мы сообщим вам, если выясним, кто за это в ответе, - сказал Хантер, и представители Гуманного Общества удалились. Когда они выходили на улицу, человек в форме начал было рассказывать Хантеру, что ему удалось установить, но тот оборвал его. У подозреваемого полно снимков собак, значит, это не он сбил нынешним утром на Ван-Бюренском шоссе жалкое подобие этих животных. Дело можно считать законченным.
Я подошел к проявителю, запустил туда пленку из айзенштадта, скомандовал: "Позитивы, в порядке раз, два, три, пять секунд", - и стал смотреть, как снимки появляются на экранчике проявителя. Рамирез сказала, что айзенштадт, если его аккуратно поставить на ровную поверхность, автоматически снимает все кругом. Так оно и было. Аппарат снял несколько кадров по дороге в Темпе. Сделал два снимка "хитори" - должно быть, когда я поставил его и стал загружать машину, потом я увидел ее открытую дверцу на фоне больших кактусов-опунций, смазанный снимок пальм и домов, очень четкий кадр шоссе с мчащимися машинами и людьми. Хороший был кадр с красным водовозом, который задел шакала, и еще с десяток снимков юкк, возле которых я поставил машину у подножия холма.
Четко получились мои руки - это когда я ставил аппарат на кухонный столик внутри "виннебаго" - и несколько великолепных натюрмортов пластмассовые чашки с ложечками. Дальше была только даром истраченная пленка: моя спина, открытая дверь душевой, спина Джейка и "лицо для публики" миссис Эмблер.
Вот только самый последний ее снимок... Она оказалась как раз перед айзенштадтом, глядя прямо в объектив. Она тогда говорила: "Когда я думаю, что бедняжка была совсем одна..." - и тут же повернулась, сделав "лицо для публики", но мгновением раньше, глядя на то, что она считала чемоданчиком, и отдавшись воспоминаниям, она была такой, какую я все утро пытался поймать своим объективом.
- Значит, ты был знаком с этой Кэтрин Поуэлл в Колорадо? - Рамирез, как всегда, заговорила без обращения, и тут же заработал бесшумный факс, печатая биографические сведения. - Я всегда подозревала, что у тебя на душе какая-то мрачная тайна. Это из-за нее ты переехал в Финикс?
Я следил за появившимися на листке бумаги словами. Кэтрин Поуэлл: 4628, улица Голландца, Узел Апачей. Сорок миль отсюда.
- Матерь Божья! Ты что же, детей совращал? По моим расчетам, ей было семнадцать лет, когда ты там жил.
Ей было шестнадцать.
"Это ваша собака?" - спросил ее ветеринар, и лицо его сморщилось от жалости, когда он увидел, как она молода.
"Нет, - сказала она. - Это я сбила ее".
"Боже мой, сколько же вам лет?"
"Шестнадцать. - Она говорила честно, открыто. - Я только что получила права".
- Так ты собираешься рассказать мне, какое отношение она имеет к "виннебаго"? - спросила Рамирез.
- В Финикс я переехал, потому что тут не бывает снега, - ответил я и выключился, не прощаясь.
Биографические сведения продолжали бесшумно печататься. Работала на автомобильном заводе "Хьюлетт-Паккард" штамповщицей. Уволена в 2008 году, возможно, в результате объединения предприятий. Разведена. Двое детей. Переехала в Аризону через пять лет после меня. Работает программистом в управлении автомобильной фирмы "Тошиба". Имеет водительские права, выданные в Аризоне.
Я вернулся к проявителю и всмотрелся в снимок миссис Эмблер. Я всегда говорил, что собаки не получаются на фотографиях. Да, Тако не было ни на смазанных полароидных фото, которые миссис Эмблер так старалась показать мне, ни в тех мелочах, о которых она старалась рассказать. Но собачка Тако ожила в чувствах боли, любви и сознания потери, что выражались на лице миссис Эмблер на этом снимке. Собачка появилась передо мной как живая сидит рядом с водителем и нетерпеливо тявкает, когда зажигается зеленый сигнал светофора.
Я вставил в айзен новую катушку и поехал к Кэти.
Ехать пришлось по Ван-Бюренскому шоссе: было уже около четырех часов дня, на разделенных трассах начинался час пик. Однако шакала уже убрали. Гуманное Общество действует расторопно. Как Гитлер со своими нацистами.
"Почему у вас нет снимков вашей собаки?" - спросил у меня Хантер. Естественно, что человек, у которого стены увешаны фотографиями собак, должен иметь и снимок своей собственной собаки, но дело было не в этом. Хантер уже знал про Аберфана, следовательно, он получил доступ к моему досье. Поскольку оно было закодировано, меня должны были известить, прежде чем разрешить кому-нибудь доступ к моим биографическим данным. Но для Гуманного Общества, видно, закон не писан. Не так давно Долорес Чивир, одна из знакомых мне по газете репортеров, пыталась опубликовать статью о нелегальных связях Общества с банками биографической информации, но не сумела собрать достаточно доказательств, чтобы убедить редактора. Не пригодился бы ей этот случай со мной?
