Гревиль локтем разбудил Понсфорда. Водитель «Лендровера» почти уснул за рулем; работа его — вести «Лендровер» по гладко укатанной блобом дороге или, когда блоб поднимался в воздух, прокладывать путь самому, и придерживаться постоянной скорости в три с половиной — три и шесть миль в час — была монотонной и нудной.
— Что случилось? — сонно пробормотал Понсфорд.
Гревиль подал ему сообщение.
— Нам бы надо это записать. Журнал толстеет.
— А нам это что-нибудь говорит? — Понсфорд зевнул и потянулся. Его трясло. — В чертово время затеяли они свои штучки.
— Весна скоро, Терри. Бодрись. Так — давай еще раз посмотрим на карту.
Оба склонились над бумагой. На ней были аккуратно проложены маршруты, лучами расходящиеся от Лондона. Здесь же был и длинный след черного блоба, навестившего своих камберлендских братьев.
— Слушай, когда ты смотришь на эти карты, на эти радиальные линии, у тебя не возникает никаких ассоциаций?
— Ты имеешь ввиду, как глядеть на облака и говорить на что они похожи? С тобой все в порядке, Том?
— Все отлично. Ну давай, говори.
— Ну, на мой взгляд, это чушь. Нет ничего особенного. Послушай, Том, а что ты задумал?
— Да, пока я не могу ничего сказать. Мне нужны дальнейшие данные — а я очень сомневаюсь, что их можно ожидать.
— Ожидать — это не то слово, чтобы говорить про блобов.
Это точно.
К «Лендроверу» приблизилась темная фигура в офицерской форме, и водитель остановил машину. Вспыхнул фонарик.
— Мистер Гревиль, мы получили сообщение из Лондона. Сюда направляется черный блоб с сопровождением.
Гревиль и Понсфорд вылетели из машины словно два чемпиона по прыжкам.
— Дайте направление, быстро! — орал Понсфорд.
— Если они встретятся… — Гревиль был возбужден. Если бы эти два блоба, предположительно одних размеров, или около того, встретились, он мог бы получить ту дополнительную информацию, которую искал.
Старший сопровождения встретил их на пустынном поле, бледном при лунном свете, на полдороге между двумя гигантскими шарами. Сверили карты, отмерили расстояния, сопоставили маршрут.
— Не идет, — сказал Гревиль. Разочарование обессилило его, и он сразу почувствовал, как к нему подступали холод и усталость. Он дрожал. — Они пройдут в полумиле друг от друга.
— Черт побери! — сказал Понсфорд. — Можно было бы увидеть что-то стоящее.
Офицер начал было задавать вопросы, но ученые не стали его посвящать. Если что-то должно произойти, он увидит.
Обе сопровождающие группы поддерживали связь по мере сближения блобов. Оба шара невозмутимо катили вперед. Ночь становилась прохладнее, длиннее и сумрачнее. Они сварили на примусе горячее какао и грелись, размахивая руками и притопывая. Время шло.
Ровно в три пятнадцать утра от серого блоба пришло сообщение об изменении направления. Сейчас он двигался прямо к черному.
Они повеселели. Если только блобами не управляло какое-то бездушное притяжение электронов или Х-сил, и они не реагировали друг на друга подобно двум магнитам, то это намеренное изменение направления могло означать только то, что они были разумны. Какова могла быть степень этого разума, никто сказать не мог. О блобах было так мало известно и так много можно додумывать, что любая гипотеза не была бы дерзостью.
— Это должно быть один из той группы, которая вышла как раз перед нашей отправкой из Камберленда, — сказал Понсфорд. — Я сказал бы, что идут они с большей скоростью, чем предыдущие.
— Возможно. — Гревиль справился у сопровождения черного блоба. — Ты прав, Терри. Дальше идут еще шестеро. — Он кисло усмехнулся. — Может, если Чарльтон прав, они получили сообщение от своего приятеля о том, что на севере есть самки.
— Но, — спросил полисмен. — Куда они идут? Откуда они взялись?
Понсфорд надул щеки.
— Ну вы спросили, — сказал он. — Не знаю. Может они где-нибудь растут и появляются перед нами только когда вырастают. Может зимуют, или еще что. Все над чем мы можем работать — это то, что дают нам наши ощущения или приборы. Раз они ничего не дают — мы ничего не можем сказать.
— Ну, в Лондоне они плодятся как мухи.
— И там, откуда наш, тоже. В Гревиле проснулись отцовские чувства. Ему бы хотелось — если его теория была верна — чтобы в огне и громе пропал черный блоб, нежели серый.
Через час все выстроились вокруг места встречи. У Гревиля на мгновение возникло ощущение, словно он глядит через подзорную трубу времени в прошлое и наблюдает утреннюю процессию поющих мужчин и женщин, сходящихся к камню, где лежит раздетая и связанная девственница, над которой уже занесен жертвенный нож.
С другой стороны ему казалось, что он рассматривает в микроскоп как сталкиваются две амебы. Оба представления были нелепыми — и любое из них, в это мгновение, могло подойти по тем данным, что он знал.
Решив, что он должен как-то посвятить Понсфорда в свою теорию перед столкновением, он стал набрасывать математические формулы.
— Я вообще-то не настолько большой математик, Терри. Но это я могу сказать. Если я прав, будем искать среди обломков…
Перед тем, как Понсфорд смог ответить, до них донесся стук вертолета. Он приземлился в свете фар грузовика и лендровера. Оттуда вышли Хамфри Лэкленд и Чарльтон, за ними следовала грузная фигура доктора Таунсенд.
— Приходится наблюдать самому, — сказал директор, здороваясь за руку с начальником полиции, — Рация не так хороша, когда можно самому смотреть с переднего места.
— Мы привезли темные очки, — сказала Таунсенд, раздавая их по кругу. Помните, что произошло в прошлый раз?
Те, кто знал, не затруднились отвечать; другие были слишком возбуждены предстоящим, чтобы тут же задавать вопросы.
Гревиль надел очки и словно ослеп. Он видел только прожектора, направленные на блобов. Приподняв очки, он нашел директора и тронул его за руку.
— Ваше Преосвященство — перед этим громом можно мне сказать вам, что если моя теория верна?
— Какая теория?
— … тогда нам придется стать подальше от точки столкновения и позже искать обломки. Директор сунул очки на лоб:
— Обломки? О чем вы говорите, Гревиль? Это вы, Гревиль, да?
— Да… но…
— Они соприкасаются! — Крик оборвал все остальное. Гревиль опустил очки.
— Выключите прожектора! — заорал он, а когда они погасли подумал услышали ли его, или у кого-то еще хватило ума на это. Опустилась темнота.
В эту темноту прокралось сияние. Свет пульсировал вокруг совершенно круглой пластины. Гревиль знал, что это была демаркационная линия между двумя блобами, между серым и черным. С неуместной улыбкой он вспомнил, что на этот раз Понсфорд не записывал пары.
