юзом несколько саженей и остановился на обочине. После поворота залитая полуденным солнцем улица шла между глухими оградами домов по прямой по крайней мере полверсты.
И на всем ее протяжении не просматривалось ни одного автомобиля.
Карина молча шагала рядом с Дзинтоном, чувствуя босыми ногами теплый асфальт дорожки. Сандалии она скинула, когда они миновали последний дом и вошли в рощу. Девочка помахивала ими в воздухе, снова и снова вспоминая, что случилось за сегодняшнее такое короткое и одновременно такое длинное утро.
Институт закрыт! Директор Джой арестован! В Ассамблее скандал! И папа сказал, что все передают по телевизору! С момента побега она много раз мысленно расправлялась со злыми учеными, крушила здание Института тяжелыми танками, бомбила с самолетов и вообще уничтожала его самыми разными способами. Но так… так, наверное, даже лучше. Теперь все узнают, чем на самом деле занимались в проклятом Институте. И теперь их всех арестуют, и они горько пожалеют, что издевались над ней – и другими.
Другими? Она потеребила Дзинтона за рубашку.
– Папа, – робко спросила она, – а куда всех увезли из Института? Ну, я хочу сказать, девиантов вроде меня?
– В разные места, – рассеянно откликнулся Дзинтон, тоже погруженный в свои мысли. – У Камилла по миру разбросано пять базовых лагерей, он распределит по три-четыре человека в лагерь. У него хорошие воспитатели, не чета мне, так что благоприятный прогноз реабилитации… Извини. Я хотел сказать, что их станут лечить.
– У Камилла? – недоуменно переспросила Карина. – А он кто?
Дзинтон не ответил. Девочка заглянула ему в лицо, и ей стало немного страшно. Взгляд папы казался полностью отсутствующим. Что с ним? Он расстроился из-за чего-то? Но ведь все так хорошо прошло!
– Папа? – неуверенно спросила она.
– Ох, извини, – встрепенулся Дзинтон. – Я немного… м-м, задумался. Каричка, давай поговорим чуть позже, хорошо? Сейчас я перегружен, так что не могу отвечать адекватно.
Он снова замолчал и уставился прямо перед собой. Карина недоуменно хмыкнула. Перегружен? Ну ладно, пусть. До дома осталось совсем немного.
Она еще раз вспомнила спецназовцев, на веревках влетающих в разбитое окно кабинета директора. Классно! Совсем как в телевизионном боевике! И папа, командующий ими, как настоящий генерал… Генерал?
«…мы тебя ждали, оой-генерал…»
«…иначе зачем генерал привел тебя с собой…»
Оой-генерал – это как? Она попыталась вспомнить воинские звания. Так, сначала идет лейтенант, самый младший офицер. Как лейтенант Франци. Потом, кажется, капитан. Или оой-капитан? Нет, не так. По-другому… ага, сначала вайс-капитан, а потом уже просто капитан. А потом уже оой-капитан, вайс-полковник… Нет, перед полковником еще, кажется, майор. Просто майор, без вайсов и ооев. Майор, вайс-полковник, полковник и оой-полковник. А есть оой-полковник? Точно есть, дядьку в блестящих очках так называли. А потом уже идут генералы. Вайс-генерал, просто генерал и оой-генерал. А старше оой-генерала, кажется, и нет никого.
И папа – оой-генерал? Ого… но тогда он военный? Настоящий военный? Или из Службы общественной безопасности? Нет, невозможно. Он живет один – ну, теперь еще и с нами, не носит форму, и вообще у него формы нет. И на работу не ходит, а генералу, наверное, нужно туда ходить каждый день. И вообще, генералов должны на больших красивых машинах возить, у них много денег – а у папы денег мало. Так генерал он или нет?
Наверное, все же генерал. Только какой-то особенный, не как все. Папа вообще особенный. А я теперь его дочь! Карина преисполнилась гордостью и свысока взглянула на куст белояра возле тропинки. Понял, куст? Я теперь генеральская дочка!
– Ну что, подружка, – внезапно папа слегка дернул ее за ухо, – не лопнешь от обилия впечатлений?
– Лопну, – честно сказала Карина. – Вот Яна с Палеком обзавидуются, когда я им все-все расскажу! Пап, а ты правда генерал?
– Не-а, – мотнул головой Дзинтон. – Просто сейчас так удобнее. Военными вообще очень легко манипулировать. Стоит убедить их, что имеешь право отдавать приказы, и критическое мышление у них отшибает напрочь. Не обращай внимания, дурацкие взрослые игры.
Он хмыкнул.
– Давай-ка во-он на ту полянку заберемся ненадолго, – ткнул он пальцем в сторону. Сквозь кусты слева и впрямь замаячила небольшая проплешина. – Разговор есть. Серьезный.
Он скользнул сквозь кусты и приглашающе помахал рукой.
– Топай сюда.
Озадаченная Карина продралась сквозь колючие царапучие ветки. Как у папы получается сквозь них так здорово пробираться? Она отцепила от шорт особо цепкую колючку и выжидающе уставилась на Дзинтона. Тот уселся на землю, скрестив ноги, и приглашающе похлопал по траве перед собой:
– Садись.
Карина уселась, обхватив коленки руками.
– Института больше нет, – серьезно сказал Дзинтон, глядя ей в глаза. – Ты понимаешь, Кара? Нет!
– Нет? – девочка радостно улыбнулась. – То есть его теперь совсем-совсем закроют?
– Да. Скандал слишком крупный, чтобы его скрыть. Особенно с учетом того, что не только местная «Трибуна» его раскручивает, но уже и три федеральных канала присоединились, и даже целая политическая партия не из самых маленьких. А поскольку скрыть скандал не удастся, политикам придется назначить козлов отпущения. Полетят головы – фигурально, конечно, не буквально. Очень многие у нас в Катонии расстанутся со своими креслами. На следующих выборах радикально изменится политический баланс. Ты еще не понимаешь, что это означает, но через несколько лет поймешь. А пока что просто поверь мне на слово: за все твои страдания твои мучители получили сполна – и даже больше. Понимаешь?
– Папа! – Карина встала на коленки, подобралась к Дзинтону вплотную и уткнулась носом ему в плечо. – Папа, я тебя люблю!
– Я тебя тоже, солнышко, – улыбнулся Дзинтон, поглаживая ее по волосам. – Но знаешь, твоя жизнь сейчас вовсе не заканчивается. Ты у меня уже взрослая. Детство почти закончилось, и пора думать о будущем.
– О будущем? – Карина оторвалась от его плеча и подозрительно взглянула ему в лицо. – А что надо делать?
– Пока ничего, – качнул он головой. – Просто отдыхай, учись и приходи в себя. Знаешь, зачем я взял тебя с собой?
Карина отрицательно качнула головой.
– Прошлое мертво. Его больше нет. Я хотел, чтобы ты увидела его смерть своими собственными глазами, чтобы осознала всем сердцем и больше не мучилась воспоминаниями. Все кончено. Института больше нет.
Он помолчал.
– Но из того, что прошлое мертво, не следует, что о нем можно забыть раз и навсегда. За свои тринадцать лет ты пережила больше, чем многие переживают за целую жизнь, и ты уже куда мудрее, чем большинство взрослых. Сегодня ты пощадила директора Джоя, хотя вполне могла убить. Убивают только слабые и трусы – я хочу, чтобы ты помнила мои слова всю жизнь.
