Владимир Печенкин - Поиск-82: Приключения. Фантастика

«Ну вот, — подумал Кулагин, — типичный случай переоценки собственной личности. Сосед-то из тех, кто может только говорить и только о себе».

— Андрей Емельянович, — протянул он руку. — Кулагин.

— Крошкин, — сунул, сверкая масляной улыбкой, пухлую ладошку толстячок. — Егор Петрович. Значит, будем вместе отдыхать? Считайте, вам повезло... Нет, нет, не из-за меня, что вы! Хотя я, как вы увидите, человек компанейский, но не в этом дело... Эта комната — лучшая в санатории: днем прохладно, а ночью тепло, и всего на двоих. Сколько мне стоило, чтобы сюда устроиться. Больше, чем в сам санаторий... А вы как попали?

Кулагин раскрыл рот от удивления. Так вот он какой, таинственный Крошкин! Ясное дело, соседство сложилось не без вмешательства Пряхина. Мало вероятно, чтобы это была прихоть судьбы. С другой стороны, почему Николай не предупредил?

В волнении Андрей Емельянович не заметил, что проговорился.

— Да я особенно и не хлопотал. Наверное, учли, что я — врач, коллега. Вот и постарались устроить получше.

За последние десять лет это был первый случай, когда Кулагин при случайном знакомстве сознался, кто он есть. Печальный опыт научил, что стоит появиться медику, как мирная беседа о всяких приятных и необременительных вещах — способах приготовления самогона, ловле щук на дорожку, неопознанных летательных объектах — сразу становится разговором о недугах. Всяк спешит поведать о «болестях» своих тайных и явных, дать координаты исцелительницы от всех болезней какой-нибудь древней бабы Мани, которая лишь из-за косности официального здравоохранения и собственной малограмотности прозябает в глухом селе. Поэтому, в зависимости от обстоятельств, Кулагин выдавал себя то за лектора, то за техника-озеленителя, то за водопроводчика — и ничего, сходило.

Теперь, увидев, как радостно осклабился Крошкин, Андрей Емельянович с тоской подумал, что оставшиеся дни отпуска будут испорчены.

И не ошибся. С этого момента Крошкин считал своим долгом поддерживать в соседе по палате дух высокой профессиональной ответственности. Несколько барственный вид Кулагина, державшего себя довольно замкнуто и отчужденно, почему-то побудил его к странной откровенности:

— Вы посмотрите, — говорил он Андрею Емельяновичу, пока тот, облепленный грязью и укрытый простыней, лежал на топчане в процедурной. Сам Крошкин по слабости сердца грязелечения не принимал. — Вы только посмотрите на этих «больных», их же никакой грязью не прошибешь, такие они крепкие. Всякие доярки, свинарки, фрезеровщики, — перешел на шепот: — Слышите, там, за перегородкой? Лежат, смеются, потом едят за обедом по две порции, а вечером на танцы. Все это издержки социализма — бесплатные путевки, доплата на лечение. Вот они и пользуются.

— А что, пользоваться благами социализма должны только вы? — возразил придавленный черной липкой массой Кулагин.

— Пусть пользуются, всем благ хватит, — зашептал Крошкин, вертясь на белом винтовом табурете и прислушиваясь одним ухом к беседе, которую вели, хихикая, женщины за перегородкой из простыни — изоляция довольно условная. — Я хочу только сказать, что есть категория людей, которые богом или природой, как хотите, предназначены для такого, знаете ли, простого существования. Им эти курорты только во вред, честное слово. Воображение на курорте расцветает, а потом опять надо сено косить или коров пасти — вот и пьют и распускаются. Нельзя развращать народ. Я вам говорю это, конечно, как умному человеку, а не для газеты. Для газеты знаю, что надо говорить... Что же касается социализма, то неглупому человеку социализм открывает такие перспективы, какие ни одному капиталисту не приснятся. Во-первых, у нас всегда, слава богу, есть дефицит, иными словами, окошко для личной инициативы. Во-вторых, уйма контролирующих организаций: всякие ОТК, народные контроли — и еще черт те что! Это ж то, что надо! Я ни за что не отвечаю, я ничего не натворил — это они недоглядели. Да, да, не ворочайтесь! Я справился со своим делом — мне слава и почет. Не справился — не учили, не помогали, не контролировали... И потом — коллектив! Все вместе: и доход и. последствия. Конечно, каждый старается: доход — мне, последствия — другим. Вы когда-нибудь слышали о «деле веников»?

Кулагин, насколько ему позволял уложенный вдоль спины слой грязи, мотнул головой и пробормотал что-то нечленораздельное.

— Ай-яй-яй! — изумился Крошкин, который так увлекся, что даже перестал вертеться на табурете. — Хотя откуда вам, не юристу, знать. Сейчас расскажу. Все в жизни может пригодиться... — И продолжал уже во весь голос, восхищенно: — Несколько лет назад работал я техноруком в артели, которая делала веники. Обыкновенные веники из сорго — есть такой злак, — которыми пол подметают. Как полагается: директор, бухгалтерия из трех толстых женщин, десяток рабочих и я — технорук. Контора — не блеск, девяносто рэ в месяц, иногда, при хорошей погоде, вшивая премия. И никаких дополнительных доходов. Проходит год, а на мне все те же серые в черную полоску брюки и ноль надежд на новые. Думаю я, думаю и, наконец, решаю, что в артели все-таки есть золотое дно. Разумеется, для умного человека. Но еще в техникуме нас учили: время одиночек прошло. Даже книжка есть такая «Один в поле не воин». Иду к директору — категорически возражает; более того, позволил себе глупые намеки в мой адрес. Жду неделю — ничего, никаких выводов. Ага! Тогда решаюсь рискнуть: азарт же во мне кипит — ах ты мамочка моя! — и иду к директору второй раз. Убедил! «Делайте, — говорит, — если это на пользу плана, но только чтоб никаких шахер-махеров, и вообще меня это не касается».

Ну, думаю, касается или не касается — это мы еще посмотрим. Но, разумеется, заверил, что все будет честь по чести. И закрутил дело! Пошли наши веники по всему Союзу: в Архангельск, Хабаровск, Свердловск — всюду их с руками отрывали, потому что при любом климате пол, извините, надо подметать. Перевыполнение плана ежемесячно! Премии, само собой. И, кроме того, между нами, оседало в карманы столько дензнаков, что в зарплату я только расписывался за эти жалкие девяносто рэ. Где деньги, там настоящая жизнь, а парень я, заметьте, был молодой, горячий. Естественно — авто, женщины, подарки. И директор мой вошел во вкус, тоже, знаете ли, старый прыгун, ударился в пляс. Новая квартира, мебель, всякие там магнитофоны, холодильники, телевизоры — этого показалось ему мало. Он, видите ли, так возомнил о себе, что завел даму сердца на полном пансионе, как в лучшие, знакомые по книжкам времена. Ну, была бы умная женщина, жила бы тихо, скромно, изредка позволяла себе удовольствия. Пусть даже не изредка — это ее дело; главное, чтобы тебе не завидовали. Нет, женщина — она не может без шику!.. Короче, эта мадам выпендривалась, выдрючивалась, выставляла перед всеми дареные побрякушки, как могла. Этого общественность не выдержала. Кто-то вякнул, кто-то звякнул, закинули удочку, потянули — и вот, здравствуйте, первая ревизия. А мы улыбаемся, у нас полный ажур! Вторая ревизия — тот же фокус. Третья... Все в порядке, все техусловия соблюдены. Вызвали директора куда надо... то есть куда не надо. Он похлопал глазами: ничего не знаю, ничего не понимаю, все это наветы врагов-завистников. Вызвали еще раз, еще... И, представьте себе, этот старый петух не выдержал, раскололся. В нем, который последнее время хапал сотнями без зазрения совести, так что даже пришлось сократить долю остальных пайщиков фирмы, в нем, видите ли, проснулись остатки коммунистической морали — этот идиот выдал наш секрет.