228-е сутки полета
…Мы знали об этом. Готовились. Но все равно как-то непривычно. Земля уходит за Солнце. Связи не будет. Мы с Алексеем остаемся вдвоем. Или втроем – с Марсом…
Нет, все-таки вдвоем. Мы ведь живы, а Марс мертв.
Не хожу больше в «Арес». По плану сбрасываем его через девять суток. Пусть уходит.
Земля сейчас главнее. Что там на Земле?
Валя! Как ты там? Валя…
229-е сутки полета
Алексей готовился к этому разговору. Хоть и был в депрессии, но видно, что готовился.
Сказал, чтобы я все запоминал, а потом изложил в дневнике как можно подробнее.
Сказал: «Теперь это не только твой мемуар, но и мой».
Сказал: «Пусть это будет как протокол. Дословно. По пунктам. Напишем, прочитаем, согласуем, подпишемся».
Сказал: «Ты командир, но нас всего двое, и на мой выбор ты не можешь повлиять. И остановить не можешь».
После этого я начал догадываться, о чем он будет говорить. Мы давно вместе. Нам не нужны слова…
Записываю, как есть.
– Я хочу сесть в «Арес», – сказал Алексей. – И совершить посадку на Марс. Это первое условие.
– Хорошо, – сказал я. – Есть второе?
– Есть, – сказал Алексей. – Ты вернешься назад и будешь врать всю оставшуюся жизнь. Ты будешь врать, что видел на Марсе каналы. Ты будешь врать, что видел большие белые города. Ты будешь врать, что видел готовые посадочные полосы. Ты будешь врать, что я нормально сел на одну из таких полос. Ты соврешь, что я вступил в контакт и остался на Марсе. И запомни: ты будешь улыбаться во всю свою пасть, чтобы все поверили.
– Ты сошел с ума, – сказал я. – По инструкции, я должен запереть тебя в третьем отсеке и доложить на Землю.
– Нет Земли, – сказал Алексей. – Кому будешь докладывать?
– Будет Земля, – сказал я. – Законы Кеплера еще никто не отменял.
– Нескоро, – сказал Алексей. – А я сильнее.
– Ты ведь знаешь, что это самоубийство, – сказал я. – Зачем тебе это?
– Надо, – сказал Алексей.
– Королев подозревал тебя с самого начала, – сказал я. – «Блажь в голову придет». Лучше бы я с Гречко полетел…
– Дурак, – сказал Алексей. – Валенок. Всегда был валенком. Я тебе жизнь предлагаю. И всемирную славу.
– Славы мне хватает, – сказал я.
– Другую славу, – сказал Алексей. – Тито станет президентом, а ты – Генсеком.
– Ты точно псих, – сказал я. – С чего ты решил, что я хочу стать Генсеком?
– У тебя задатки есть, – сказал Алексей. – Но это ерунда, чушь. Ты отвлекаешься…
– Я тебя не брошу. Ты сошел с ума, если думаешь, что я тебя брошу. Ты со мной сел в том автобусе. Ты меня из трещины вытащил. Я тебя не брошу.
– Кто-то должен вернуться, – сказал Алексей. – Кто-то должен остаться.
– Но зачем? – сказал я.
– Помнишь, ты говорил… и писал об образах? – сказал Алексей. – Об образах будущего? Ты прав! Образы влияют на наши поступки, на наш выбор. И будущее становится таким, каким мы его себе представляем. И если боремся, то образ становится объективной реальностью. И об этом тоже говорил Королев. Мы сейчас на распутье. Весь мир сейчас на распутье. «Аполлон» – идиоты. Они снова начали войну. Мы даже с тобой не знаем, что за Земля выйдет из-за Солнца. Может, наша Земля, а может… другая… Оплавленная. Радиацией политая. Может, мы с тобой последние земляне во Вселенной? Вот к чему пришли. Вот чего добились. Но если все-таки Земля уцелела, у нас с тобой есть шанс все изменить.
– Что изменится от твоей смерти?! Что изменится от вранья?! – кричал я. Впервые по-настоящему кричал.
– Образ, – сказал Алексей. – Образ неба. А значит, и образ будущего. Ты же понимаешь, что образ неба менялся. Веками люди жили на Земле, которая центр Вселенной. А потом открыли, что Земля не центр, что существуют другие миры. Открыли, что миров много. И двинулись дальше. Но если мы с тобой скажем, объявим, что Марс мертв – кому нужен такой образ? Мертвый Марс, мертвое небо. Разочарование. Астронавтики больше не будет… Нет, будет, конечно. Но другая астронавтика. Война на орбитах. Война на Луне. Война в мелкой луже. Пока не поубиваем друг друга…
Алексей задохнулся, но справился с собой и продолжил:
– Вот вы все любите склонять, – сказал Алексей, – Сталин, ГУЛАГ, массовое истребление народа, взрыв в Кремле, съезд. Что это такое? Да, это было. Но что это такое? Это тоже образ. Нас ненавидят, нас боятся – такой образ. Сейчас с астронавтикой мы этот образ меняем. Наши люди уже ездят за границу. Советские ученые, советские писатели, советские артисты – желанные гости везде. Каждый стремится прикоснуться к тем, кто летает в космос. Еще немного, и мы станем своими в мире. Нас признают окончательно. Деннис станет президентом… А что будет после нашего возвращения? Мы скажем: Марс мертв, все усилия и жертвы были напрасны. Мы уничтожим образ неба, который создал Циолковский. А с ним уничтожим свой образ…
– Есть еще звезды, – сказал я.
– Через сто лет, – сказал Алексей. – И без нас. Потому что нас сотрут. А если не сотрут, то будет еще хуже. Снова будет Сталин, еще страшнее, чем вы думаете. Космический. Ты хочешь, чтобы ГУЛАГ добрался до звезд?
– Нет, не хочу, – сказал я.
– Поэтому улетай, – сказал Алексей. – А я пойду в «Арес».
– Я тебя не брошу, – сказал я. – Никогда. Только вместе. Жили вместе, летали вместе. Умрем тоже вместе.
– Ну лети же ты! – закричал Алексей.
– Не люблю врать, – сказал я. – Не могу врать. Небо не велит.
– Романтик, неисправимый, улыбчивый, – сказал Алексей.
– А может, наоборот? – сказал я. – Ты полетишь врать, а я останусь?
– На-кась выкуси, – сказал Алексей.
Помолчали. Потом я сказал:
– Ты знаешь, я согласен с тобой. Но нужно подумать. Это непростое решение…
237-е сутки полета
…Решение принято.
Осталось чуть больше трех часов.
Все уложено. СЖО приостановлена. Реактор заглушен. Отсеки изолированы. Шифровальное устройство и бортовой журнал уничтожены.
Через полчаса влезаем в скафандры и переходим в «Арес». Проверим системы. Потом – сброс и вниз. Не в первый раз. Управление ракетопланом я на правах командира беру на себя. И ведь посажу эту «бандуру». Мягко, как падает лист. Пусть Сергей Павлович завидует! Если узнает когда-нибудь…
