Александр Тюрин - «Если», 2003 № 07

Отдельная часть монографии — исследование прогностической функции фантастики, размышления о футурологии и о будущем человечества. Сейчас становится отчетливо ясно, что взгляды Лема на расслоение земного мира по экономическому признаку, на возрастание энерговооруженности общества, на совершенно фантастические еще вчера направления развития науки (генная инженерия, информационные технологии, биоконструирование) не умозрительны, что рассматриваемые им проблемы требуют незамедлительного участия самых широких кругов общества. Разница между возможностями передовых технологий и нравственным состоянием общества существовала всегда, но лишь в наше время эта проблема (точнее, отсутствие ее разрешения) может привести человечество к уничтожению.

И здесь Лем вовсе не требует от писателей-фантастов удачных предсказаний, не предлагает им заменить футурологов. По его мнению, фантаст должен быть проектировщиком «иных» реальностей, миров, сколь угодно отличающихся от нашего. Но эти модели, если уж автор берется за их разработку, должны быть внутренне непротиворечивы, подчиняться строгой логике структурной связности, нести критические размышления о последствиях технологических, общественных, нравственных преобразований.

Должен отметить, что Лем весьма скептически относится к «нефантастическим» модернистским течениям в литературе двадцатого века. Более того, он считает, что именно фантастике выпала важная роль в осознании человеком его места во Вселенной, что только с привлечением фантастической составляющей можно по-настоящему серьезно разбираться в проблемах, встающих перед цивилизацией. Нужны другие подходы, переход на новые уровни восприятия и понимания, обобщения научных, философских, этических систем.

К величайшему сожалению, научная фантастика не воспользовалась уникальной возможностью вырваться из «гетто», в массе своей довольствуясь возможностью быть чисто развлекательной ветвью литературы. В уже упоминавшихся беседах с С. Бересем Лем говорит: «Мы не хотим быть мыслящим тростником, не хотим знать, какие неприятности нас могут ожидать. Хотим быть где-нибудь в другом месте, потому что там быть приятнее».

Один из разделов монографии посвящен социологии научной фантастики. Пытаясь разобраться, почему НФ выпала из поля зрения традиционного литературоведения, Лем с горечью констатирует, что это произошло в 30-е годы прошлого века, когда творчество Г. Уэллса еще не делилось на «фантастическую» и «реалистическую» ветви, а вот работы О. Стэплдона уже не были восприняты как серьезная литература. По мнению Лема, это не пошло на пользу ни фантастике, ни остальной литературе. Что бы ни написали с тех пор фантасты, высоколобые филологи не воспринимают их работы в качестве стоящих внимания. Фантастике пришлось создать свою нишу, вырастить своих критиков и ценителей, но они, считает Лем, зачастую не выполняют роль настоящих исследователей. В свою очередь, «большая литература» без понимания проблем научной фантастики неизбежно начинает мельчить, и когда какой-нибудь реалист вдруг обращается к необычному, к показу будущего, его построения выглядят беспомощными и малоубедительными.

Мне кажется, выход «Фантастики и футурологии» особенно уместен в России именно сейчас, когда нас начинает захлестывать массированный поток такой развлекательной фантастики отечественного пошиба.

Я, конечно, большой оптимист, но мне представляется, что среди наших фантастов есть авторы, способные на полномасштабное осмысление проблем и настоящего, и будущего.

Брюс СТЕРЛИНГ

СТАРОМОДНОЕ БУДУЩЕЕ

Москва: ACT, 2003. — 317 с.

Пер. с англ. Л. Щекотовой, М. Левина, А. Комаринец, А. Кабалкина.

(Серия «New Wave»).

5000 экз.

Уже в заголовке автор намекает на «исчерпанность», устарелость образов и сюжетов киберпанка, казавшихся в свое время такими «гиперсовременными». При этом рассказы, которые собрал в книге «идеолог и вождь» движения, настолько выпячивают черты означенного направления, что возникает ощущение почти самопародии.

Эта книга напоминает собрание отдельных осколков старого зеркала, из которых так и не сложилось целое. Друг с другом увязаны только три последних рассказа — «Глубокий Эдди», «Велосипедный мастер» и «Такламакан», объединенные некоторыми общими героями и, действительно, описывающие одну и ту же реальность. Остальные тексты Стерлинг даже не попытался включить в единую картину, заканчивающуюся торжеством Второй Природы, началом неконтролируемой искусственной эволюции, неосторожно затеянной человеком (рассказ «Такламакан»).

Слишком откровенное следование негласному «канону» жанра привело к тому, что многие антуражные моменты в рассказах кажутся забавными анахронизмами. Например, мировое экономическое лидерство азиатских стран — это звучит смешно после финансового краха второй половины 1990-х годов. История о торжестве государств Азии над Европой и США, после того как европейцы почти целиком вымерли от синдрома «коровьего бешенства» (рассказ «Священная корова»), выглядит ненамеренной издевкой на фоне свирепствующей в Китае эпидемии SARS. Рассказ «Маленький шакальчик» вообще скорее «черный детектив» про русскую мафию, нежели повествование о будущем (а то и о прошлом — во всяком случае, Россией в этом рассказе все еще продолжает править Ельцин).

Общее впечатление: похоже, Стерлинг решил устроить торжественное прощание с киберпанком, со всеми его штампами и избитыми ходами, с тем, что успело превратиться в «старомодную фантастику». И, пожалуй, это ему удалось.

Лоис Макмастер БУДЖОЛД

ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ НЕПРИКОСНОВЕННОСТЬ

Москва: ACT, 2003. — 379 с. Пер. с англ. О. Косовой.

(Серия «Координаты чудес»).

5000 экз.

Этого романа ждали долго. В 2002 году он появился в Америке, а уже весной 2003-го — у нас. Однако радости по этому поводу рецензент не испытал.

Беспристрастному критику хорошо, он может пожать плечами и сухо констатировать: «книга не удалась». А я, будучи неравнодушным к творчеству писательницы, испытал даже не разочарование, а недоумение… После прочтения «Дипломатической неприкосновенности» в душе рецензента отчетливо сформировалось подозрение: Буджолд устала от Форкосигана и решила по-быстрому прикрыть тему.