Глаза у разгонщика округлились и вылезли из орбит. Удовольствие соскользнуло с его лица, выродившись в ужас, а потом и от ужаса ничего не осталось. Глаза закатились. Колени у звездного гостя начали подгибаться.
Хоть я и не могу теперь похвалиться резвостью, я успел подскочить к нему и подставить свое костлявое плечо ему под мышку. Он с готовностью навалился на меня всем весом. Мне бы тут же сложиться вдвое и втрое, но я, прежде чем сделать это, сумел кое-как доволочь его до скамейки.
— Доктора, — бросил я какой-то удивленной матроне. Живо кивнув, она удалилась вперевалочку. Я вновь обернулся к разгонщику. Он смотрел на меня мутным взглядом из-под прямых черных бровей. Загар лег ему на лицо странными полосами: оно потемнело повсюду, куда солнце могло добраться, и было белым как мел там, где складки хранили тень. Грудь и руки были расцвечены таким же образом. И там, где кожа оставалась белой, она побледнела еще сильнее от шока.
— Не надо доктора, — прошептал он, — Я не болен. Просто увидел кое-что.
— Ну конечно, конечно. Опустите голову между колен. Это убережет вас от обморока.
Я открыл еще не початое пиво.
— Сейчас я приду в себя, — донесся его шепот из-под колен. На нашем языке он говорил с акцентом, а слабость присуждала его еще и глотать слова. — Меня потрясло то, что я увидел.
— Где? Здесь?
— Да. Впрочем, нет. Не совсем…
Он запнулся, будто переключаясь на другую волну, и я подал ему пиво. Он посмотрел на него озадаченно, как бы недоумевая, с какого конца взяться за банку, потом наполовину осушил ее одним отчаянным глотнем.
— Что же такое вы видели? — осведомился я.
Прошлось ему оставить это недолитым.
— Чужой космический корабль. Если бы не корабль, сегодняшнее ничего бы не значило.
— Чей корабль? Кузнецов? Монахов?
“Кузнецы” и “Монахи” — единственно известные инопланетные расы, овладевшие звездоплаванием. Не считая нас, разумеется. Я никогда не видел чужих космических кораблей, но иногда они швартуются на внешних планетах.
Глаза на складчатом лице разгонщика обратились в щелочки.
— Понимаю. Вы думаете, я о каком-нибудь корабле, официально прибывшем в наш космический порт. — Он больше не глотал слова. — Я был на полпути между системами Хорвендайл и Кошеи. Потерпел катастрофу почти на скорости света и ожидал неизбежной гибели. Тогда-то я и увидел золотого великана, шагающего среди звезд.
— Человека? Значит, не корабль, а человека?
— Я решил, что это все-таки корабль. Доказать не могу. Я издал глубокомысленный невнятный звук, дав ему тем самым понять, что слушаю, но не связываю себя никакими обязательствами.
— Давайте уж я расскажу вам все по порядку. К тому моменту я уже удалился на полтора года от точки старта. Это была бы моя первая поездка домой за тридцать один год…
Лететь на разгонном корабле — все равно что лететь верхом на паутине.
Даже до развертывания сети такой корабль невероятно хрупок. Грузовые трюмы, буксирные грузовые тросы с крючьями, кабина пилота, система жизнеобеспечения и стартовый термоядерный реактор-все это втиснуто в жесткую капсулу неполных трехсот футов длиной. Остальную часть корабля занимают баки и сеть.
Перед стартом баки заполняются водородным топливом для реактора. Пока корабль набирает скорость, достаточную для начала разгона, половина топлива выгорает и замещается разреженным газом. Баки теперь играют роль метеоритной защиты.
Разгонная сеть представляет собой ковш из сверхпроводящей проволоки, тонкой, как паутина, — десятки тысяч миль паутины. Во время старта она скатана в рулон не крупнее главной капсулы. Но если пропустить через нее отрицательный заряд определенной величины, она развертывается в ковш диаметром двести миль.
Под воздействием противоположных по знаку полей паутина поначалу колышется и трепещет. Межзвездный водород, разжиженный до небытия — атом на кубический сантиметр, попадает в устье ковша, и противоборствующие поля сжимают его, нагнетая к оси. Сжимают, пока не вспыхивает термоядерная реакция. Водород сгорает узким голубым факелом, слегка отороченным желтизной. Электромагнитные поля, возникающие в термоядерном пламени, начинают сами поддерживать форму сети. Пробуждаются могучие силы, сплетающие паутину, факел и поступающий в ковш водород в одно неразъединимое целое.
Главная капсула, невидимо крошечная, висит теперь на краю призрачного цилиндра двухсот миль в поперечнике. Крохотный паучок, оседлавший исполинскую паутину.
Время замедляет свой бег, расстояния сокращаются тем значительнее, чем выше скорость. Водород, захваченный сетью, течет сквозь нее все быстрее, мощность полей в разгонном ковше нарастает день ото дня. Паутина становится все прочнее, все устойчивее. Теперь корабль вообще не нуждается в присмотре — вплоть до разворота в середине пути.
— Я был на полдороге к Кошей, — рассказывал разгонщик, с обычным грузом — генетически видоизмененными семенами, специями, прототипами машин. И с тремя “мумиями” — так мы называем пассажиров, замороженных на время полета. Короче, наши корабли возят все, чего нельзя передать при помощи лазера связи.
Я до сих пор не знаю, что произошло. Я спал. Я спал уже несколько месяцев, убаюканный пульсирующими токами. Быть может, в ковш залетел кусок метеорного железа. Может, на какой-нибудь час концентрация водорода вдруг упала, а затем стремительно возросла. А может, корабль попал в резко очерченный район положительной ионизации. Так или иначе, что-то нарушило регулировку разгонных полей, и сеть деформировалась.
Автоматы разбудили меня, но слишком поздно. Сеть свернулась жгутом и тащилась за кораблем как нераскрывшийся парашют. При аварии проволочки, видимо, соприкоснулись, и значительная часть паутины попросту испарилась.
— Это была верная смерть, — продолжал разгонщик. — Без разгонного ковша я был совершенно беспомощен. Я достиг бы системы Кошеи на несколько месяцев раньше расписания — неуправляемый снаряд, движущийся почти со скоростью света. Чтобы сберечь хотя бы доброе имя, я обязан был информировать Кошеи о случившемся лазерным лучом и просить их расстрелять мой корабль на подлете к системе…
— Успокойтесь, — утешал я его. Зубы у него сжались, мускулы на лице напряглись, и оно, иссеченное складками, стало еще разительнее напоминать маску. — Не переживайте. Все уже позади. Чувствуете, как пахнет трава? Вы на Земле…
— Сперва я даже плакал, хоть плакать и считается недостойным мужчин. — Разгонщик огляделся вокруг, будто только что очнулся ото сна. — Вы правы. Я не нарушу никаких запретов, если сниму ботинки?
