Свирепо рыкнув, Гефест брезгливо, двумя пальцами, подцепил тунику и швырнул под ноги. Однако, поразмыслив, решил, что этого делать не стоило. Поднял, бережно отряхнул и аккуратно повесил на прежнее место.
Механический слуга уже раскатал на полу рулон, приподнял край сети с помощью магнитных присосок на пальцах и, держа ее на весу, ждал указаний. В спальне было еще довольно светло, но прямые солнечные лучи сюда не проникали, поэтому даже узелков не было видно. Казалось, робот держит пустоту.
Вдвоем с Гефестом они стали натягивать сеть под пологом брачного ложа…
«Не менее часа понадобится им, чтобы настроить ловушку, — прикинул певец. — Да почти сутки ждать, возвратясь в кузницу. Целый вечер, и целую ночь, и целое утро». Обойдутся без меня? Вполне. А я давно не бродил по Олимпу. Хоть смысла уже и нет, а все-таки… И Посейдон опять что-то замышляет, надо быть в курсе. И как там мой шлюп — держится или уже окончательно растворился в этой реальности? И, может быть, радиобуй заработал… А гости — гости ничего не заметят. Не в первый раз».
Демодок взбудоражил все струны своего инструмента в едином мощном аккорде, трижды глубоко вздохнул и мягко придавил их ладонью, оборвав звук. И время на земле остановилось. Для людей, а не для богов.
Это было первое, что по-настоящему поразило его в Элладе: боги действительно существовали. И первым из богов, кого он увидел, был Посейдон.
Демодок успел постареть и сгорбиться за сорок лет, прожитых в этом мире; люди говорили, что борода у него седа и неряшлива, что белые кустистые брови низко нависают над слепыми глазами, что его лицо — когда-то румяное и гладкое лицо двадцатилетнего юноши — почти черно от загара. Ну, а глубокие морщины на этом лице, вздувшиеся вены на руках, обширная плешь на затылке — в наличии всего этого он мог убедиться и сам, на ощупь.
Демодок постарел, потому что люди в этом мире тоже стареют. И умирают. И не только от старости.
А Посейдон, как и все олимпийцы, ничуть не изменился за эти четыре десятилетия — по крайней мере, внешне. Он был все так же сухощав, моложав и женствен, как тогда, во время их первой встречи.
Демодок (тогда еще просто Дима) лежал в гамаке между палубными надстройками, вдыхал дивный воздух Ионического моря и лениво перебирал струны гитары. И ничего не делал. (Даже у квазинавтов случаются такие короткие передышки. Редко, но случаются.) Наденька обозревала горизонты, а Юра, опять разворошив пульт, копался в потрохах кибершкипера — что-то ему там не нравилось. Шлюп на самых малых оборотах шел курсом вест. На траверзе слева у них был мыс Итапетра, что на северной оконечности острова Лефкас, а где-то прямо по курсу или южнее — активная зона тектонического разлома. Подводные вулканы. Возникающие и тонущие острова, которые Гомер называл «бродящими утесами»… Впрочем, это как раз и была гипотеза (одна из), которую им предстояло проверить спустя полчаса. Быстренько подтвердить или быстренько опровергнуть и сразу же браться за проверку следующей. И так еще два с половиной месяца, сколько успеют. Бредовая идея — проверять реальные гипотезы на материале квазимиров, но, говорят, срабатывает…
— Мальчики, посмотрите, — сказала вдруг Наденька. — Абориген за бортом. Вылитый Юрий Глебович!
— В лодке? — спокойно, по-видимому, даже не отрываясь от пульта, спросил Юрий Глебович (пока еще просто Юра). — Мы его не перевернем?
— Да нет, правда! — сказала Наденька. — Он… Он» кажется, идет сюда. К нам… Просто так идет, без лодки.
— Понял, — сказал Юра. — Это Иисус Христос.
— Ну почему сразу Христос? — обиделась Наденька. — Почему вы мне никогда не верите? Может быть, там отмель. Или скала какая-нибудь…
— Где это — «там»? — спросил Юра, превращаясь в Юрия Глебовича. — Координаты!
— Сейчас… Тридцать пять градусов справа по курсу, восемьсот… нет, семьсот пятьдесят метров. Уже меньше…
— Не выдумывай, — сказал Юра. — Нет там никакой отмели. И скалы там тоже нет. Глубина сто сорок.
— Но ведь я же вижу! — с отчаянием сказала Наденька. — Он идет к нам! Почти бежит. Сердится…
— Димка! — позвал пока еще Юра.
— Ну, чего там? — спросил Демодок.
— Слышал?
— Ну, слышал. Надоело… — Не верил Дима ни в каких аборигенов, ступающих по воде, аки по суху. Особенно, если их видела Наденька. Особенно, если они были похожи на Юрия Глебовича.
— Ты на палубе? — спросил Юра.
— Я в гамаке, — уточнил Дима, уже зная, что из гамака его сей момент погонят.
— Ну, раз ты все равно загораешь…
— Я не просто загораю, — перебил Дима. — Я провожу внеплановый эксперимент. Я выясняю: отличается ли загар, полученный в квазимире, от настоящего, и, если отличается…
— Успеешь выяснить, — сказал Юрий Глебович. — Подойди к ней и глянь, что она там видит.
— Скорее, Дима! — крикнула Наденька. — Он уже близко!
Точно зная, что все это ерунда и галлюцинации на почве богатого воображения (что с нее взять — новичок, наслушалась баек о населенных квазимирах; в первом из своих трех забросов он сам в эти байки верил, а после второго сам же их сочинял), Дима все-таки ощутил некоторое беспокойство и заторопился. Конечно, только для того, чтобы поставить юнгу на место. Чтобы прочесть юнге небольшую лекцию на тему «так рождаются мифы». Добравшись до правого борта, Дима уже открыл рот, готовясь произнести нечто весьма остроумное.
И забыл закрыть.
Снял очки и попытался протереть стекла. Помешал бинокль, который сунула ему Наденька, а он машинально взял. Но уже и без бинокля (и даже без очков!) Дима отчетливо видел аборигена в полукабельтове от шлюпа. Действительно, похож. То есть, не то чтобы вылитый Юрий Глебович, но похож — именно на Юрия Глебовича, а не на Юру. Было в нем что-то этакое… командорское. Этот квази-Юрий Глебович был почему-то облачен в короткую, до середины бедер, белую хламиду и во весь опор, совершенно не заботясь о командорском авторитете, мчался прямо на шлюп. Бежал. По воде. И потрясал на бегу огромной, сверкающей на солнце трезубой острогой…
— Ну, и как там абориген? — спросил Юра из глубины рубки. — Растаял?
— Командор! — хриплым голосом произнес Дима. — Это населенный мир, Командор…
— Ясно, — сказал Юрий Глебович. — Послал мне бог добровольцев. Аматоров. А ну-ка, посторонись!
Край люка уперся Диме между лопаток, и Дима посторонился…
Лучше бы он этого не делал. Лучше бы он тогда замешкался.
Но Демодок не замешкался и посторонился, выпуская Юрия Глебовича из рубки, — и это, вполне возможно, спасло Демодоку жизнь. Жизнь, которая так и закончится здесь, в древней Элладе, в одном из бесчисленных квазимиров тысяча пятьсот какой-то ассоциативной сферы. И никто никогда не узнает, в каком именно. Никому еще не удавалось обнаружить ни одного радиобуя в метатысячных сферах, а ведь каждая экспедиция оставляла их после себя — сверхнадежные, неуязвимые, практически вечные… Эта сфера тоже должна была кишмя кишеть радиобуями — да вот почему-то не кишела. Каждый заброс был уникальным, каждый квазимир оказывался новым и неисследованным, и теперь Демодок знает, почему так получалось. Но никому не может передать свое знание…
