Николай Полунин - Цербер

- ...слышишь, Братка?

- Мишк! Твою мать... Догоняют нас, накликал урод бородатый!

Пока серый с синими милицейскими полосками "жигуленок" перепрыгивал способом "лесенки" зазевавшихся и вовремя не отваливших вправо, еще можно было надеяться, что это не за ними. Но вот он пристроился плотно сзади, хотя Михаил уступал ему дорогу.

- Гошка, оружие! Гошка!.. Что? Ну, падаль. Братка, он нас голыми оставил. Не может он теперь, а?! Братка, нажимай, на этом истребителе ты их сделаешь.

- Погоди, не надо оружия. И нажимать не надо. Я остановлюсь, если они потребуют. Гоша, слушай внимательно, ты сделаешь вот что...

Целую минуту дали им серые милицейские "Жигули", и он смог подробно разъяснить Гоше, что от него требуется. Под конец Гоша расплылся в широкой ухмылке, которую Михаилу видно не было.

- "Бэ - семьсот четырнадцать", встать к обочине! Водитель "Ромео"-Бэ-семьсот четырнадцать", остановитесь, встаньте к обочине! - рявкнул мегафон.

"Что ж ты так долго ждал..." - Михаил выполнил требование, но при этом не торопился сверх необходимого. Он плавно снизил скорость, включив правую мигалку, притерся, но не встал, как вкопанный, а прокатил с десяток метров, будто на слабых тормозах.

- Братка, он идет один. Еще двое остались в машине.

- Пусть идет, я не обязан выходить. - Но все-таки вышел.

У милицейского было широкое белое лицо и белые, пухлые какие-то руки, лежавшие на автомате. Это все, что Михаил успел зацепить взглядом, прежде чем началась потеха.

С этого и с тех двоих, что сидели в "жигуленке", исчезли фуражки. Реакции тех Михаил не видел, а этот звонко хлопнул себя по макушке, как комара убивал, и резво оглянулся кругом. Угрожающе шагнул вперед:

- Ну, ты что!..

Раздалось тихое потрескивание - ниток, понял Михаил, - и погоны на голубых плечах сперва встали дыбом, а затем, щелкнув раз-друтой перед отвисшей челюстью милицейского, бабочкой порхнули в небо. Судя по суматохе, что поднялась в "Жигулик", там происходило нечто подобное.

Михаил прислонился к белому лакированному боку "Альфы-Ромео", сложил руки на груди. Впервые за весь день ему стало весело. Он очень не хотел что-то пропустить. Гоша развлекался на собственный манер, такого ему не говорилось.

- Да ты что?!.

Лицо милицейского уже не было белым. Оно покраснело, как кирпич. Бросив надежду разглядеть в небе то, что туда улетело, он сделал еще шаг, лапами перехватывая... а автомата на нем уже не было.

Ремень лопнул посредине, и "АКМП" всеми пятью килограммами и сколько-то там граммами шарахнул по начищенному сапогу. Милицейский тоненько взвизгнул. От автомата - небывалый случай - сам собою отвалился магазин, и из него, весело поблескивая, защелкали в стороны красноватые патроны.

- Ох, ты что...

От стоящего на одной ноге гаишника, чья физиономия снова побледнела, Михаила отвлек шум упавшего дерева.

Теперь серые с синим "Жигули" спереди и сзади окаймлялись живописными зелеными кучами. Изумруд молоденьких елочек ярко выделялся на общем фоне.

На заднем сиденье "Альфы" царил буйный восторг. Гоша приплюснулся к стеклу и от азарта помогал себе кончиком высунутого языка. Его сосредоточенный взгляд был устремлен в гущу лежащих ветвей.

- Я думаю, теперь мы можем ехать, - непринужденно сказал Михаил.

Пока что ни одна из проносившихся машин не сбавила хода, но этого ждать недолго. С елками Гоша явно переборщил. О партизанских методах борьбы вспомнил, Пашу наслушавшись.

- Да, еще кое-что. Чего вы ко мне прицепились? Я нарушил? Ты говори, служивый, а то вдруг у тебя еще что-нибудь, как погончики, оторвется. Не веришь?

Михаил пожал плечами и отвернулся. Однако служивый, все-таки пересилив себя, ухватил с земли автомат. Тотчас же ему опять пришлось бросить бесполезное оружие и держать уже свои брюки. Он вцепился обеими руками, но это не помогло. Форменные бриджи трещали, сами собой раздираясь по швам, и наконец слетели с него, как кожура с банана, повисли на голенищах.

Из "Жигулей" принесся вопль. Михаил от всей души понадеялся, что и там стряслось не смертельное - так он, во всяком случае, Гоше строго-настрого наказал.

- Бывай, служивый, да не жалей порток, ты при своем хлебном месте скоро на новые настреляешь...

Он сел за руль, Дал газ, сыпанул из-под колес очередь гравия.

- Эй, ты что?! - унесся назад разъяренный крик. Пока ему в две глотки восторженно пересказывали, "в какую их там Гоша завивку завернул", Михаил только кивал. Потом ему стали совать бочонок с пивом, но он отказался. Зиновий сидел безучастно и, кажется, вновь бормотал свое.

- Рано радуетесь, - сказал Михаил, когда страсти были частично потушены пивом, - или вы думаете, они вперед не сообщат?

Гоша и Павел притихли.

- А чего тебе этот сказал?

- Он был... не красноречив. - Михаил не выдержал и все-таки прыснул, тут же, впрочем, сказав; - Гоша, конечно, молодец, но что-то надо делать, ребята...

- ...это все, - решительно отрубил Павел. - Доберемся - все сделаем. Вон Гошка у нас какой орел. Зря ты только у того не выспросил, чего им нужно было. Гоша, ты нам не напел, что машину не хватятся?

- Машину так и так пора менять, а он мне ничего не успел сказать, потому что сильно штанами занят был. Как тебе, Егор Кузьмич, в голову пришло? С фуражками, с погонами? Я же только разоружить велел и по возможности машину испортить.

- Это статья такая есть в кодексе. За фуражку и погоны. Я давно еще, мальчишкой был, сорвал одному... Я нечаянно тогда. А они сказали: или оформляем и - срок,

или...

По внезапно раздавшимся звукам Михаил понял, что Гоша плачет. Он резко остановил машину, обернулся назад. Гоша всхлипывал, привалившись к плечу огромного Павла. Тот сидел с обескураженным видом:

- Ну что ты, Гоша...

- Я давно хотел. Думал, когда-нибудь, но сделаю, отомщу. Вот - сделал. Разве ж можно, за тряпку - и... Все, братцы, все, все. Не обращайте внимания.

- Вот тебе, Батя, - сказал Михаил. - Это ты мне говорил, что у каждого из нас есть свой скелет в шкафу?

- Это не я говорил, это поговорка такая. Английская, между прочим. Давай ехай, Мишка, чего стал.

Глава 24

Увидев знак "Пост ГАИ 900 м", Михаил спросил:

- Здесь встаем?

Машины здесь были редки. Чтобы обойти этот кирпичный домик с плоской крышей, четверке пришлось довольно глубоко забраться в окружающий лес, потому что был он сосновый, звонкий, прозрачный.

Михаил ступал по темно-бурой хвое, тут и там расцвеченной дорожками ярких лисичек - ему всегда нравились эти грибы - и думал, что, конечно, можно было, начхав, пронестись мимо без остановки, но так бы их начали искать дальше, а так они этот пост "не проезжали".

Или притормозить как положено у шлагбаума и ползти дальше. Вряд ли бы их стали останавливать. А могли бы и сразу стрельбу поднять, здесь тож на тож.