— Ну, и что означает эта история, хотела бы я знать, — выразила недоумение Иша.
— Временами это просто истории, ничего больше, — ответил я.
— Ты так и не рассказал мне, что случилось с Сурьявати после того, как ты сделал еще один глоток зелья и рассказал ей очередную сказку, — сказала Иша, не утруждая себя обдумыванием смысла моего замечания. Она еще не готова согласиться с тем, что не из каждой истории можно извлечь смысл, как не с каждого дерева можно сорвать плод. И не готова признать, что смысл заложен не столько в самой истории, сколько в том, что в повествование вкладывает слушатель. Она так нетерпелива, моя Иша!
Я напрягся.
— Царица была вне себя от горя после того, как ее сын захватил царство и уничтожил своего отца, — сказал я. — Она бросилась в погребальный костер царя. Я не смог спасти ее.
И в этот самый миг я совершенно ясно вижу царицу, ее темные глаза, исполненные тоски и горя. Ее руки с длинными пальцами — поблекшие рисунки хной на ладонях, заживший порез на указательном пальце, вот она поднимает тонкую кисть, чтобы смахнуть с ресниц слезу. И все же в ее взгляде пробивается еще какой-то интерес к жизни. Ее разум вслед за моими рассказами простирается в дальние уголки Вселенной. И в этом огоньке в ее глазах заключена вся моя надежда. Возможно, все, что я нашел, это постоянно повторяющийся отрезок времени — выпавшая из главного потока временная петля, в которую я пойман вместе с Ишей и Сурьявати. Здесь мои истории никогда не закончатся; я никогда не достигну того мгновения, которого с ужасом ждет Сурьявати, а Иша никогда не поймет, кто она такая. Гунадхья останется шепотом у меня в голове, а его связь со мной — все той же тайной.
Вот мы мчимся сквозь небесные просторы — Иша и я, видьядхары иной эпохи, а Сурьявати провожает нас взглядом. Кто здесь рассказчик, а кто слушатель? Мы попались в паутину, которую сами же и сплели. И если ты, слушатель из другого времени и другого пространства, на лицо которого, подобно пене океанского прибоя, легли нити этой паутины, ты, кто подслушал принесенные ветром обрывки чьего-то разговора, если ты сам войдешь в эту историю и заберешь ее в свой мир с его печалями и маленькими откровениями, что тогда станется с тобою? Войдешь ли ты сам в этот круг? Поведаешь ли мне свою собственную историю? Будем ли мы сидеть все вместе — ты, Сурьявати, Иша и я, ощущая внутри себя тесо и свивая смыслы из сюжетных линий повествования?
Я — Сомадева. Я поэт и рассказчик.
Перевел с английского Евгений ДРОЗД
© Vandana Singh. Samadeva: A Sky River Sutra. 2011. Публикуется с разрешения автора.
Глеб Елисеев. Гигантская книга о гигантах
Альфред ДЁБЛИН. ГОРЫ МОРЯ И ГИГАНТЫ. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха
Автору этой книги так и не присудили Нобелевскую премию. Несмотря на то что он заслуживал ее побольше иных лауреатов… Современному российскому читателю Альфред Дёблин, классик немецкой литературы XX века, известен по экранизированному реалистическому роману «Берлин. Александерплац». Большая часть наследия Дёблина расположена в рамках так называемого критического реализма. И, как отдельная скала в море, высится среди его книг фантастический роман «Горы моря и гиганты».
Именно так, без знаков препинания, пишется название этой книги. «Горы моря» для Дёблина были символом единства природных сил, а «гиганты» обозначали человечество, одержимое стремлением природу победить и преодолеть.
Создававшаяся в 1921–1923 годах и опубликованная в июне 1924-го книга стала творческим экспериментом Дёблина, который пытался доказать и себе, и читателям, что способен создать художественный текст, опираясь исключительно на собственную фантазию, не взяв на вооружение ни исторические источники, ни наблюдения над действительностью, ни личный опыт.
Семисотстраничный фолиант, разделенный на девять книг, не вмещается ни в какие видовые рамки. Специалисты по НФ по сей день спорят, пытаясь «вычислить» жанр книги. Антиутопическая фантастика? Или описание цепи глобальных катастроф, природных и социальных? Или, может быть, просто набор хаотических видений, которые автор стремился превратить в некий связный и обширный текст?
Многое из того, что описал Дёблин в первых книгах, выглядит сбывшимся пророчеством. Например, он повествует о постепенном сокращении рождаемости в европейских странах, деградации и уменьшении численности белой расы. Ярко и без оглядки на несуществовавшую в те годы политкорректность рассказывает о грядущем засилье мигрантов в Европе. Пишет он и о торжестве феминизма. Впрочем, прозорливость писателя кажется менее удивительной, если вспомнить, что на первые книги романа огромное влияние оказал двухтомный трактат О.Шпенглера «Закат Европы», в котором великий немецкий философ все эти напасти уже предвидел и даже посчитал явными симптомами «Падения стран Запада» (как на самом деле нужно бы переводить название его книги).
Как ни странно, впечатление от книги портит ее излишняя литературность. Автор словно никак не может избавиться от канонов прозы XIX века. На фоне колоссальных событий, охватывающих столетия, судьбы каких-нибудь Джустиниани и Мелиз, Марудка и Ионатана, Цимбо и Бу Джелуда кажутся факультативными дополнениями, которые мешают следить за мощным потоком исторических событий. Позже от такого подхода отказались и О.Степлдон в «Последних и первых людях», и Д.Андреев в «Розе мира». В итоге их книги производят более цельное впечатление при гораздо меньшем объеме.
Большую часть эпопеи автор повествует о мире XXVI века, хотя кратко уделено внимание и предшествующим эпохам. Мир будущего в романе — это мир, разделенный на два доминирующих культурных центра: американо-европейский («Круг народов») и азиатский (куда попадает, по мнению автора, и Россия). При этом жители «Круга народов» давным-давно представляют собой не классических обитателей Европы, а этническую смесь африканцев, латиноамериканцев и европейцев. Успехи науки позволили им создать обширные предприятия по производству синтетической пищи («фабрики Меки»). А это дало возможность обособиться отдельным крупным городам, которые создали новые микрогосударства, так называемым «градшафты».
Текст Дёблина в значительной степени отражает психологическую травму европейцев в ходе Первой мировой войны. Люди, пережившие всемирную бойню, остались с четким подсознательным убеждением: человек — существо, живущее психопатическими инстинктами и неконтролируемыми эмоциями, мало приспособленное к рациональному мышлению. Таких людей и рисует писатель в качестве обитателей градшафтов будущего. Никакой логики в их поступках нет. Они подчиняются каким-то внезапным импульсам, не обращая внимание на то, что ломают чужие жизни и вызывают гибель сотен и тысяч.
