Сергей Байбара - Цветы на камнях

— В их глупости, — коротко ответил воин. — Вы стремились к свободе, забыв о том, что подлинная свобода, — это свобода духа. Мудрец, даже заключенный в подземную крепость, свободен. Свободен купец, свободен воин, свободен крестьянин, обрабатывающий землю, свободен седобородый мудрец. Напротив, глупец, чувствует себя рабом и ищет свободу даже в том случае, когда идет по пустыне. Мудрец стремится к свободе духа, глупец — к свободе плоти. Глупец готов разрушить все на своем пути, все труды многих поколений, только бы наслаждаться призрачной свободой своего желудка. Но, чем более он стремится к свободе плоти, отвергая Дух, тем более он становится рабом. Сначала рабом своего сладострастия, потом рабом правителя-тирана. А потом рабом иноземного захватчика.

— Что вы имеете в виду? — не понял Сергей.

— Ты знаешь, о чем я.

— Но люди тогда боролись за свободу. Против тирании и вседозволенности, — сказал Сергей.

— И получили еще большую тиранию и вседозволенность, — усмехнулся его раскосый собеседник. — Знаешь, правитель только тогда становится тираном, когда его подданные похожи на свиней и баранов. И, напротив, трудно быть деспотом, если стоишь во главе стаи волков. Не придешься по сердцу, — съедят.

Сергей присел на краешек кровати. Он был уже спокоен. А воин продолжал философствовать:

— Даже Великий Хан, перед которым ползали на брюхе короли и падишахи, был вынужден считаться с чаяниями простых воинов. Ибо их трудом, их подвигами строилось его могущество. И я видел последние дни вашего мира. Видел, как творилось на земле беззаконие. Видел, как бросали в тюрьмы невиновных. Видел, как грудных детей оставляли умирать на морозе или топили их в воде. Видел, как попирали законы, как выгоняли на улицу безутешных вдов из отобранного у них единственного дома, как насиловали и угоняли в рабство невинных дев. Как судили храбрых воинов, за то, что защищали свою родину от двуногих зверей, и как позже эти же звери строили себе белокаменные дворцы. Видел мудрых стариков, над которыми смеялись, видел сирот, над которыми издевались, у которых отнимали последний кусок хлеба. И знаешь, что было наиболее омерзительно? Всегда рядом были люди, знавшие о творящемся беззаконии, но все они предпочитали пройти мимо. Если ты равнодушно смотришь, как горит хижина соседа, ты вскоре увидишь пожар в своем жилище.

— Этот мир погубила трусость? — спросил Сергей.

— Трусость. Лень. Равнодушие. Тайная зависть, рождающая злобу. Пороков много. В вашем мире есть такое понятие — критическая масса. Одна песчинка огненного камня неопасна. Но если совместить тьмы песчинок в великую гору, огонь, заключенный в этих песчинках, вырвется наружу. И вырастет страшный огненный цветок… Ты видел такой цветок?

— Да.

— Тебе повезло, что ты видел его слишком далеко, — сказал воин.

— Это точно, — согласился Сергей. — Значит вы, — мой далекий предок?

Он каким-то внутренним чувством понимал, что неизвестный не врет.

— Ты, верно, ожидал бы увидеть светловолосого северянина? — прищурился воин. Сергей ничего не ответил. Но трудно принять информацию, что он — дальний потомок азиатского дикаря-завоевателя.

— А как ваше имя?

— Я прожил земную жизнь длиной в шестьдесят девять лет. После моей смерти светлый мир Всевышнего не принял меня, ибо я пролил в своей жизни много невинной крови. Но и темный мир вечного мрака не принял меня. Создатель решит мою участь в день всеобщего Великого суда. До тех пор я обречен скитаться между мирами, нанизанными как четки на нить Вечности, в руке Создателя. Иногда я общаюсь с Ним. На этих пергаментах (воин указал на свернутые в трубки куски) я хочу записать всю историю этого мира. Все, что знаю, все, что открылось мне в странствованиях между мирами… А мое имя ничего не скажет тебе. Когда-то я был сотником в войске Священного правителя. Если хочешь, так и зови меня, — Сотник.

— Хорошо, — кивнул Сергей.

— Возможно, по окончании времен меня пожрет пламя Гнева Создателя, — промолвил воин. Но я не жалею о своей жизни, и не буду умолять о пощаде. Мир живет по Его законам, пусть Он и судит.

На некоторое время они замолчали. Сергей не мог понять… Сон? Ну, хорошо, допустим… Но уж больно подробный сон какой-то. Можно сидеть во сне и рассуждать, что это — сон? Не совсем это сон…

— Однако мы теряем время, — сказал Сотник. — Зачем ты искал меня?

— Я?!!

— Ты же пришел в этот дом. Зачем? Что искал ты здесь?

У Сергея снова свалилась на сердце чугунная плита. Он встал, сходил в большую комнату. Принес ту проклятую записку, протянул ее Сотнику. Тот прочел ее и положил на стол.

— И что?

— Хоть это и не реальность, но я не мог хотя бы во сне не попасть домой. Я надеялся, что увижу родителей, которых я оставил. Понимаете, укоризненный взгляд матери у меня как кость в глотке. Получается, что я их предал. Оставил, перед самым концом света! — у Сергея на глазах выступили слезы.

— Успокойся! — строго сказал Сотник. — Слезы не к лицу воину! Даже, если это слезы скорби о родителях.

— Я сейчас вспоминаю, как мы расстались, — сказал Сергей. — Плохо расстались. Поссорились. Потому что…

— Потому что ты пошел против их воли, — договорил Сотник. — Трудно сделать добрый лук. Нелегко научиться стрелять из него. Но уж точно глупо бежать за пущенной стрелой и укорять ее, что летит криво. Ты ведь уехал, не зная о будущей войне?

— Конечно!

— Так чем же ты их предал? Ты уехал к той, которая подарила тебе свое сердце, — чуть заметно улыбнулся азиатский воин. — К той, которой ты дал слово… Это хорошо… Мужчина должен держать слово. Многие не умеют этого делать и легко предают. Любимую женщину. Род. Веру. Родной улус. Хотя и ты в своей жизни не всегда держал слово?

— Было дело, — опустил глаза Сергей.

— Очень часто было дело! — внезапно разозлился Сотник. — Впрочем, что винить тебя! Ты родился и рос там, где правили не львы, не мудрецы, а глупые бараны. И еще более глупые, ярко раскрашенные овцы. А у трусливых тварей не в чести высокие чувства. Бараны могли плодить только баранов. Даже из тех, кто по природе своей родился волком, стремились сделать покорных баранов и свиней. Мир, где овцы правят баранами, а бараны — львами! Что может быть хуже?!

— Только мир, загаженный шестью миллиардами овец, — горько усмехнулся Сергей.

— Мир с шестью миллиардами овец, — это большой загон, приготовленный парой сотен волков для вечного пиршества! — поднял указательный палец Сотник. — Но ты чувствуешь свою вину перед родителями?

— Да, — утвердительно кивнул головой Сергей. — Мне иногда кажется, что я должен остаться с ними. Может быть, я бы мог помочь им?