— Сработало! — восхищенно воскликнул Челленджер. — Значит, моя гипотеза подтвердилась! — Я видел, что профессор полностью пришел в себя и, такой же сильный и уверенный, как и прежде, был готов к новым подвигам. Одев на клапан шланг, он подбежал к жене и начал поливать ее лицо кислородом. Не прошло и нескольких секунд, как она застонала, затем открыла глаза, поднялась, оглядела комнату и снова села в кресло. Профессор подошел ко мне, вставил мне в рот шланг и я почувствовал, как в мои артерии входит жизнь. И хотя я понимал, что облегчение временное, я был неимоверно рад лишнему часу жизни, ибо как бы легковесно мы ни оценивали наше существование, сколько бы ни считали его бессмысленным и как бы ни бравировали своими словами друг перед другом, для всех из нас в реальности ценность жизни оказывалась довольно высока. Вскоре тяжесть в моей груди исчезла, дыхание восстановилось и я снова был спокоен и счастлив. Повернувшись и облокотившись на руку, я принялся наблюдать за процессом воскресения Саммерли. Когда профессор зашевелился, Челленджер подошел к лорду Джону. Хлебнув порцию кислорода, тот, как ни в чем не бывало, вскочил и, подойдя ко мне, помог подняться. Челленджер снова подошел к жене, та оперлась на его руку и пересела на пуфик.
— О, Джордж, ну зачем ты принес меня сюда, — произнесла жена профессора, не отпуская руки Челленджера. — Ты был прав, я видела дверь и она была великолепной. Как только я перестала задыхаться, я увидела даже те самые восхитительные шторы. Какое чудо, это просто незабываемо. У меня нет слов, Джордж. Ну, зачем ты принес меня сюда?
— Потому что уйти мы должны только вместе, — ответил профессор. — После стольких лет, проведенных рядом с тобой я не хочу расстаться с тобой в такую минуту. Для меня это было бы очень печально.
— Мне показалось, что я слышу голос другого Челленджера, не рыкающего, коротконогого крепыша-увальня, скандально известного ученого, поражавшего всех как своей грубостью, так и выдающимися открытиями. Перед нами стоял тот Челленджер, который жил внутри его, тот, кому удалось добиться любви этой очаровательной женщины, такой хрупкой и беззащитной. Но не прошло и секунды, как он снова исчез в недрах давно знакомого нам профессора Челленджера.
— Я — единственный из всех живущих, кто увидел и предсказал эту катастрофу, — гордо заявил он голосом триумфатора. — Ну, а вы что скажете, дорогой Саммерли? Или снова начнете сомневаться в моей прозорливости? А, может быть, у вас появилось желание снова покритиковать мое письмо в «Таймс»? Пожалуйста. Можете сказать, что оно бредовое, вы же так обзываете все, что вам не нравится.
Впервые наш сварливый, вечно недовольный друг не принял вызов. Жадно дыша, он сидел в кресле и рассматривал свои хилые ручонки, будто впервые видел их. Похоже, ему еще не верилось, что он жив и снова видит нас. Челленджер улыбнулся, подошел к баллону и закрыл клапан. Шипение прекратилось.
— Не стоит расточать кислород понапрасну, — сказал Челленджер. — В комнате явный избыток кислорода и в ближайшее время никто из нас не почувствует опасных симптомов. Когда кислород снова понадобиться, я не знаю, выяснить это можно только экспериментальным путем. Надеюсь, нам удастся установить, какое именно количество кислорода требуется для полной нейтрализации яда. Давайте-ка попробуем это сделать.
Минут пять или больше мы сидели в полном молчании, следя за своими ощущениями. Когда мне уже начало казаться, что мое горло начинает захлестывать ядовитая петля, послышался голос миссис Челленджер.
— Я задыхаюсь, — прошептала она, едва не теряя сознание. Профессор сразу же повернул клапан.
— В те дни, когда настоящей науки еще не существовало, на подводных лодках держали белых мышей. Держали их для безопасности. Дело в том, что организм этих животных реагирует на малейшие изменения в атмосфере. Вы, моя дорогая, и станете для нас этой белой мышкой. Ну как, вам уже лучше?
— Да, намного лучше.
— Значит, нам повезло, мы с первого раза угадали правильную концентрацию. Теперь осталось еще немного поэкспериментировать, чтобы узнать минимальное количество кислорода, которым мы можем обойтись. К сожалению, я даже не подозревал, что кислород так быстро кончится. Да, потребляем мы изрядно, в первом баллоне кислорода осталось чуть больше половины.
— Зачем вам все это нужно? — вдруг спросил лорд Джон. Все это время, засунув руки в карманы пиджака, он продолжал безмолвно стоять у окна. — Какой смысл проводить какие-то идиотские эксперименты, если мы все знаем, что скоро умрем. Или вы все-таки считаете, что у нас есть шанс выжить?
Профессор Челленджер горько усмехнулся и покачал головой.
— Тогда зачем вам все эти кривляния? — переспросил лорд Джон. — Не будет ли достойней просто гордо уйти. Лично мне претит вся эта возня с кислородом. Я предлагаю закрыть клапан и открыть окно.
— Да, Джордж, — воскликнула миссис Челленджер с необыкновенной смелостью — Лорд Джон прав, давай так и сделаем.
— Я абсолютно против, вашего предложения, — раздался возмущенный голос Саммерли. — Уж если нам суждено умереть, так я не возражаю, давайте умрем. Но покончить жизнь самоубийством, сознательно идти навстречу смерти, ждать, когда она сожрет тебя… Нет, это глупость, граничащая с идиотизмом.
— Отлично. А теперь давайте послушаем, что скажет нам наш юный друг.
— Мне кажется, нам следует держаться до конца, — произнес я.
— Мое мнение совпадает с вашим, — кивнул Челленджер.
— Дорогой, раз ты так считаешь, то я полностью с тобой согласна, — послышался голос миссис Челленджер.
— Я высказал вам свое предложение, — сказал лорд Джон. — Если вы решили пройти этот путь до конца, что ж, тогда я с вами. Приключений в моей жизни было достаточно, волнений и опасностей — тоже. Хорошо, давайте пощиплем себе нервы очередной опасностью. Я согласен.
— Подарив себе возможность жить, мы поступили в высшей степени благородно, — сказал Челленджер.
— Вы всегда были склонны к преувеличениям, — проскрипел со своего кресла Саммерли. — Я так полагаю, что долго мы тут не задержимся.
Челленджер бросил на него взгляд, полный упрека.
— В высшей степени благородно, — повторил Челленджер и продолжил своим обычным нравоучительным тоном:
— Продлевая себе жизнь, мы делаем великое одолжение науке, поскольку никто из нас не предполагает, какие перед нами открываются возможности по исследованию последних часов существования мира со стороны духовной. Нас должно интересовать отношение духа к материи. Даже последняя бестолочь — профессор Челленджер посмотрел в сторону Саммерли, — согласится со мной в том, что, хотя мы сами и материальны, мы вместе с тем вполне способны судить о материальных объектах и явлениях. Именно поэтому, великодушно подарив себе несколько лишних часов жизни, мы сможем унести с собой в нашу будущую жизнь бесценный опыт, полученный в результате наблюдения за самым значительным событием в жизни мира. И лишать себя этой возможности, ограничивать свою страсть к познанию было бы, по моему мнению, просто бесчеловечно и отвратительно.
