Кстати, раз речь зашла о бывших… О!
Мелинда.
И Валери.
И Дженнифер.
И Франка.
И Анна‑Мари.
И эта сучка Наоми.
Она подумала о них, но…
Нет, так не получится. Она не могла думать о них коллективно; она должна была выбрать одну и думать только о ней. Скажем, Валери.
Ага. Блондинка. Карие глаза. Большая грудь. Рэйчел опустила глаза на собственный бюст: ну, второй или третий размер — это неплохо. И… ох ты ж! Наша Вэл любила немного погрубей, верно? Но…
Но Оррин вообще‑то не любил. Он пытался играть эту роль, потому что Вэл его об этом просила, но…
Ага, фактически это и было причиной, по которой они расстались.
Она попробовала другую. Дженнифер.
Гммм. Длинные прямые волосы, голубые глаза и… очень волевой подбородок…
О Господи! Это же Дженнифер Энистон! Оррин встречался с Дженнифер Энистон!
Да нет. Бред какой‑то. Энистон живёт в Лос‑Анджелесе и встречается с кинозвёздами, и…
Конечно. Когда она думает о Дженнифер сейчас, её фамилия Синклер, а не Энистон. Но Рэйчел представила себе единственную длинноволосую голубоглазую Дженнифер, которую знала сама, вернее, о которой знала — и, конечно же, персонажа, роль которого прославила Эннистон больше всего, звали Рэйчел.
Дженнифер и Оррин встречались лишь пару месяцев. И, по крайней мере, по воспоминаниям Оррина, расстались они по‑хорошему — хотя с тех пор он ни разу не слышал о миз Синклер.
Рэйчел взяла журнал — редакционная статья, как и во многих журналах последнего времени, была посвящена волне террористических атак; фотография на обложке изображала дымящиеся развалины «Уиллис‑Тауэр», здания, которое Рэйчел всегда называла «Сирс‑Тауэр»[41] до того, как оно рухнуло. Но она не стала надевать очки, хотя считала, что её новая пара с розовато‑лиловой оправой выглядит на ней потрясающе. Вместо этого она уставилась на страницу расплывающихся букв и сосредоточилась на прошлом Оррина.
Проститутки.
Воспоминание пришло об уличных девках, фланирующих вдоль обочин в неблагополучных районах, но не о прямых контактах с ними. Хотя эти воспоминания перешли в воспоминания о стриптизёршах, а за прошедшие годы он перевидал их много, в основном, развлекая клиентов. Лучшим в Вашингтоне заведением он считал клуб «Стадион».
Она перевернула страницу; тут была реклама какого‑то лекарства и…
Изнасилование.
Ничего.
Я знаю, она сказала, что не хочет, но ты всегда можешь определить…
Ничего.
И, наконец, для полной уверенности…
Я могу быть настоящим козлом, когда дело доходит до…
Она сделала глубокий вдох и подняла взгляд на окрашенную в однородный бледно‑зелёный цвет стену.
…до этих мерзких торговцев по телефону, которые звонят во время ужина.
Рэйчел улыбнулась, положила журнал, сложила руки на груди и принялась ждать.
— Спасибо, Дэррил, — сказала Сьюзан агенту Хадкинсу, когда он ввёл Оррина Джиллетта в кабинет.
Дэррил кивнул и вышел, закрыв за собой дверь. Сьюзан повернулась к адвокату.
— Мистер Джиллетт, вы весьма торопились покинуть здание сегодня утром, — она по‑прежнему сидела в кресле на колёсиках за столом в форме почки. Джиллетт занял место напротив.
— Да, как я и сказал, у меня была встреча. — Он посмотрел ей в глаза и добавил: — Важная встреча.
— Мне очень жаль, — сказала Сьюзан тоном, который, как она надеялась, даст понять, что это не так; она до сих пор была зла на этого клоуна. — И всё же позвольте задать вам несколько вопросов. Вы можете сказать, что вы делали в больнице?
— Я навещал друга, моего партнёра по юридической фирме. Он вчера попал в аварию.
— И где вы были в момент, когда погас свет?
— В коридоре. Я только что вышел из палаты моего друга.
— И скажите, мистер Джиллет, не испытывали ли вы чего‑либо необычного начиная с 11:06 сегодня утром?
— Испытывал, — сказал он. — Агент Секретной Службы наставляла на меня пистолет.
Сьюзан поневоле восхитилась его дерзостью. Она позволила себе лёгкую улыбку.
— Я имею ввиду, помимо этого.
— Нет.
— Никаких необычных мыслей?
Джиллетт прищурился.
— О чём вы говорите?
— Именно об этом: какие‑нибудь неожиданные видения, или воспоминания, или…?
— Это очень странный вопрос, — сказал Джиллетт.
— Да, это так, — ответила Сьюзан. — У вас есть на него очень странный ответ?
Джиллетт развёл руками.
— Что вы хотите, чтобы я сказал?
— Ну, в здании находится президент Джеррисон, и…
— Да, я знаю.
Сьюзан пропустила было эту фразу мимо ушей; в конце концов, в больнице множество телевизоров и сотни смартфонов, с помощью которых можно получать новости, не говоря уж о докторах и медсёстрах, сплетничающих о происходящем. Но что‑то в тоне, с которым Джиллетт произнёс «Я знаю» остановило её.
— Откуда? — спросила она. — Откуда вы это узнали?
Он выглядел так, будто в нём происходит какая‑то внутренняя борьба — пытался решить, как многим он может поделиться. Она снова спросила:
— Как именно вы об этом узнали?
Наконец, Джиллетт кивнул.
— Ладно, хорошо. Вы упомянули видения. В общем, было такое — я словно бы в коридоре, и президента везут в хирургию. Я был… у меня был пистолет, но я вам клянусь, мисс Доусон, я не имею никакого отношения к тому, что случилось с президентом. Там ещё были два человека на каталках, пожилой мужчина и женщина помоложе, и ещё медсестра — простите, очень фигуристая медсестра — и…
Сьюзан на мгновение задумалась. С двумя пациентами в коридоре был охранник; она уже узнала, что у этих двоих была запланирована операция по пересадке почки, и охранника вызвали на случай, если они начнут возмущаться тем, что их выпнули из операционной, чтобы освободить её для Старателя. Она заглянула в свои записи в поисках имени охранника.
— Иван Тарасов — вам это имя что‑нибудь говорит?
— Да, — сказал Джиллетт. Потом, оживлённо: — Да! Не знаю, откуда, но я знаю о нём всё. Он работает здесь охранником четыре года, у него жена Салли и трёхлетняя дочь Таня.
Сьюзан задала ему ещё несколько вопросов, чтобы удостовериться, что он связан с Тарасовым. Когда она закончила, Джилетт спросил:
— Так что, теперь я могу покинуть больницу?
— Нет, — ответила Сьюзан. — Простите, но вам придётся здесь задержаться.
— Послушайте, если вы не собираетесь предъявить мне обвинение…
