— Нашел бы другое место, с пользой, — вставил он, не переставая глядеть по сторонам, вглядываться в корешки.
— За норвежца два с полтиной даю! — влез между ними здоровый мужчина в вельветовой шляпе и синей телогрейке. Он шумно сопел. Так, что бородатый даже отшатнулся.
— Только на обмен, — сказал он твердо.
— Ну и дурак! — еще тверже ответил мужчина в телогрейке и ушел.
Бородатый не обиделся на «дурака», наверное, и не увидел в том оскорбления.
— Легко сказать — нашел бы другое место. Пойди — найди! Каждая контора, как замок средневековый, круговую оборону держит, узнавать, чем будешь заниматься, приходится уже по ходу дела, после приказа о зачислении, понял?
— А ты не суйся по конторам. Других мест нет, что ли?
— Я полгода на линии проработал, связистом, понимаешь. Так плюнул и убежал во все лопатки. Хочешь верь, хочешь сам проверь — после конторской работенки не то что квалификацию теряешь, это слабовато сказано, а вообще ни на что уже не годен! Ты думаешь, я помню, чему меня в институте учили?
— Не думаю, — согласился Игорь.
— А думаешь, ты помнишь? Молчишь, вот так-то, знаешь, что баки забить можно, вон, Васе в клетчатом кепаре, а мне нет.
Игорь пожалел, что ввязался в дискуссию: дай волю настроению — и все можно в черный цвет перекрасить, или наоборот. А толку-то? Жизнь, она все равно полосатой остается и разноцветной — рядись в любые тоги — и все прав будешь. Но только на словах.
— Фаворита за свои детективы хочешь? — поинтересовался парнишка, по виду восьми-девятиклассник с тремя темными волосинками на верхней губе и совсем детскими глазами.
— Оставь себе, — ответил бородатый, — и чтоб больше не подходил, шел бы домой — уроки учить!
— Тебя забыл спросить, — уходя, бросил школьник.
— Больно ранние пошли! — сказал бородатый Игорю.
— Почем испанец? — снова поинтересовался мужчина в барашковой шапке.
Бородатый вздохнул и спрятал детективы в сумку, достал какую-то тоненькую книжку Стругацких. Мужчина, покачивая своей кудрявой шапкой, отошел.
— Еще раз спросит — в лоб получит! — заверил бородатый.
Игорь усмехнулся — бородатый был явно не из тех, кто любит кулаками работать. Посмотрел на часы — скоро три, уже не полдня потеряно, а, считай, весь день. Солнце как-то незаметно пропало с небосвода, растворилось в мути и серости. Вместе с ним пропало настроение. Игорь стоял и притопывал становилось холодновато. И не мешало бы перекусить. Но нет, только до победного! Бородатый вещал что-то свое. Игорь почти не слушал, кивал невпопад. Думал. Книгомания! Что за бред, откуда? Каким чертом принесло эту болезнь? И сколько еще можно прикрываться тем, что у нас народ самый читающий в мире? Да, самый читающий, кто спорит! Тут и спорить смешно, если по данным английской статистики, Игорь своими глазами видел, в Англии слышали о Шекспире не больше двадцати процентов населения — только слышали! А сколько его читали? Безусловно, самый читающий! Опять-таки, если верить официальному докладу в Конгрессе, который сами штатники сделали пару лет назад, после того, как подсчитали, — тридцать процентов просто неграмотны! еще двадцать грамотны, но не настолько, чтобы осилить нечто отличающееся от комиксов. И как не верить? Ведь сами себя сосчитали, сами и заявили на весь свет. А у нас еще у иных крепостных библиотеки были в сотни томов, а в одиннадцатом веке, когда супруг Анны Ярославны французский король вмест о подписи на брачном свидетельстве крестик ставил, население городов русских от простого люда, ремесленников посадских до бояр и выше было поголовно грамотным поди-ка поспорь с фактами, с археологическими находками! Самый читающий — и был, и остается! Но что это — тиражи миллионные, книг сотни миллиардов — и все мало? Сколько раз доводилось Игорю держать в руках книги с тремя, пятью, семью штемпелями магазинными. И книги были в отличнейшем состоянии, нечитаные. Но зато успевшие сменить кучу владельцев. Обмен ради обмена, приобретение ради приобретения — книга превращалась в товар уже без всяких кавычек. И не отговоришься тем, что народ читающий самый! Нечитаные книги-то ходят по рукам! Конечно, не все еще больны книгоманией, далеко не все, малая часть. Но ведь на глазах все происходит, не за морями-долами: все больше становится народа на толкучках, все больший доход приносят обменные отделы магазинов. А если поинтересоваться у психиатров, то без сомнения, — все больше у них становится пациентов. Да и интересоваться не надо. Игорь мог сам назвать кому угодно с десяток знакомых, которые позабыли все на свете и волокут домой книгу за книгой, не успевая их перелистать, занимая в долг, лишь бы купить, продавая вещи, опять-таки, лишь бы купить! купить! купить!! купить!!! И пределов этому не видно. Поначалу казалось, что на убыль пошел книжный бум. А мечущихся по городу из конца в конец людей меньше не становится. И какие там интересы, какая там производительность, какая семья и какие друзья, какая духовность — про все забыто, про всех, напрочь! И уже не престижа ради, и уже не для вложения денег — все это отбрасывается увеличивающимися тиражами — а просто из спортивного интереса в начале, из горячки и боязни упустить что-то только вышедшее, из мании, переходящей в психоз! А можно ли хоть одного из этой братии в библиотеке встретить? Игорь задавал себе и такой вопрос. Но задавал просто так, для смеха. Конечно, нельзя, упаси Господи! Кого встретить в библиотеке? Ну вот этого Васю в клетчатом кепаре еще, может быть, можно — он туда пойдет, чтоб спереть чего-нибудь да. и загнать потом. А тех, кто не загоняет, а приобретает — нет, не встретишь, хоть все библиотеки Союза обойди. Там другая публика, там народ… Что же получается, а эти уже и не народ? А кто же тогда? Малая часть, поддавшаяся горячке, временное явление? Может, и временное. Да точно — временное, как с хрусталем и коврами, когда рынок насытился — все, баста. Игорь предвидел в далеком будущем насыщение и книжного рынка. Не под самое горло, разумеется, — десятка два-три дефицитных книг всегда будет, при любом насыщении. Но для спекулей это будет крайне печально — на десятке наименований капиталов не наживешь, потому как на этот десяток и спрос будет меньший, с этим ясно. Но будет насыщение, будет! Будет насыщение, и тогда… эта «читающая» братия начнет разгребать тысячные завалы в своих квартирах. А разобрав их — ринется в букинистические магазины, сдавать. И только тогда, Игорь не воображал себя пророком и провидцем, он знал точно, — и только тогда многие протрезвеют, схватятся за головы и, может быть, даже подумают — а зачем я гробил годы, зачем выменивал, переплачивал, зачем?! Если сейчас и в букинистические не берут — насыщение! — и самому не перечитать до гробовой доски, и детям и внукам не осилить?! Да и не станут дети и внуки осиливать — у них свои интересы будут, наверняка повыше, чем у папаш и мамаш! А ведь точно, будут! Игорь поймал себя на такой мысли: сам он от девяти до тринадцати взахлеб заливался разными дюма, майн-ридами, скоттами и прочим подобным, а ведь сейчас, чего скрывать, тех же ребят под пулеметным дулом не заставишь читать эту писанину! И они правы по-своему, сколько можно тешить себя похождениями придуманных французских герцогинь и графов?! Зачем миллионы и миллиарды на ветер?! По здравому размышлению, Игорь приходил к выводу, что нужны, вообще, сотни произведений, отобранных веками да плюс к ним новые вещи, злободневные, показывающие жизнь народа. Народа! А не этих дутых маркиз и баронетов. А остальное… сколько накипи, сколько суеты, сколько растраченного на пустышки времени! Но ведь нет — кипит толкучка, кишит! И увеличиваются очереди в обменах, и горят полубезумные глаза, и дрожат руки, боящиеся приоткрыть книгу (а вдруг повредишь потом не поменяешь ни за что, ведь требуются только в отличном! в идеальном виде!!), и не спится ночью: мозг сам высчитывает варианты обменов, прикидывает, не дает глазам сомкнуться, и вливаются новые силы, новая кровь в необозримую суетную армию, и текут деньги в чьи-то руки, текут, текут, текут… Книгомания!
