— Я помню эту песню! — воскликнул Старков, смахнув слезу, — Мне ее дедушка пел! Дедушка был…
— Твой дедушка тоже был графом Дракулой! — гневно вскричал граф Цепеш. — Запомни это раз и навсегда!
— Так вот, — продолжал он, успокоившись, — к семи годам ты уже вполне прилично играл на волынке и успел взорвать кузницу, конюшню и Центральную Замковую Цитадель. После взрыва Цитадели ты, видимо, испугался наказания и сбежал из дома. Мамочка очень горевала, стала чахнуть и вскоре померла. Папа с горя запил, и однажды утром дворецкий нашел его в кабинете на полу. Сердечный приступ. Он умер, не оставив завещания, и я стал владельцем замка.
Старков полез в шкаф и вытащил старую, побитую молью волынку.
— Дык вот откуда у меня этот дурацкий мешок с дудочками! — сказал он. — А я в нем портвейн хранил…
Граф печально посмотрел на Старкова.
— А ты все такой же, — сказал он, — совсем не изменился.
Перепуганный Потапыч забился в висящую на стене аптечку, откуда выглядывал время от времени, хватался за сердце и пил корвалол.
«Так вот почему он мне приглянулся! — размышлял он. — Как же я сразу не догадался… А ведь и верно — никто другой из замка живым бы не ушел!»
— Когда ты случайно попал в замок, — продолжил граф свой рассказ, — я тебя сразу не узнал. Лишь потом догадался. А с зеркалами ты, конечно, перемудрил. Теперь весь замок кишит этой мерзостью, что ты породил. Так что, мы к тебе на постой. Думаю, только ты с ними можешь справиться.
— Дык, конечно! — вскричал он. — Кто же, как не я! Я, могущественный волшебник Старков! Я, призрак, скользящий в ночи! Я кошмарный кошмар! Я этот, как его…
— Ну, хватит, хватит, — остановил его граф. — Мы тут, кстати, привезли тебе кое-кого.
Внесли большую клетку, в которой сидели несколько старкоидных крыс. С тупым видом они грызли семечки, дрались и пытались перекусить стальные прутья.
Два дня Старков испытывал на них все известные ему заклинания и выяснил, что уничтожить их магией практически невозможно.
— Кто у вас главный?! — кричал Старков, погружая клетку в ванну с водой.
— Старков-старков-старков! — пищали крысы. Лексикон их состоял из трех слов — «Старков», «портвейн» и «ёпперный театр». Одна, правда, назвала Старкова ублюдком, когда он прижег ей хвост паяльником.
«Мессия Ахтыгата»
Постепенно Старков пришел к выводу, что необходимо уничтожить Главное Зеркало Ахтыгата, и однажды ночью, вместе с Потапычем вновь полетел к замку.
Над самой цитаделью их перехватила стая летучих старкомышей и доставила в тронный зал.
На обитом черным бархатом кресле восседало меленькое существо с огромной головой, которую поддерживали двое слуг.
Собралась огромная толпа самых невероятных существ, и каждое чем-то напоминало Старкова. Здесь были старколаки и старколисы, старкони-кентавры и старкабаны. Из угла в угол, прядая длинными ушами, прыгали белые пушистые старкозаи. Чуть поодаль стояли зеленые зубастые старкодилы, тяжеловесные старкопотамы и ностароги, печальные старкоблюды, старкошки и старсобаки и масса птиц — старобьи и староны, старкукушки и стракусы, старабу и даже парочка волнистых старпугайчиков. На потолочных балках свился кольцами большой сетчатый старпитон, а в воздухе носились тучи старкомаров и старкомух. Единственным, кто более-менее походил на человека, был восседавший на троне карлик-гидроцефал.
«Вот ёпперный театр! — с некоторой гордостью подумал Старков, — похоже, что у графа сбежал весь зверинец! А ведь это же все я! Я!»
— Тихо, ублюдки! — визгливо крикнул коротышка на троне, — Сейчас мы будем его судить! Где прокурор? Слово прокурору!
На кафедру, кривляясь и гримасничая, влезла худая рыжая старбезьяна в напудренном парике.
— Смотрите, о великий народ! — закричала она, тыкая в Старкова узловатым пальцем. — Смотрите, какой он противный, худой и унылый! И это — человек, царь природы?! Ха! Это какой-то ублюдок! Всем известно, что царь природы — Старков…
— Но… Дык эта… — начал было Старков. — Оппаньки…
— Молчи, человеческий детеныш! — приплясывая, взвизгнула старбезьяна. — Ты преступник и не имеешь права голоса!
— Почему это я — преступник? — возмутился Старков.
— Потому, что не имеешь права голоса! — с апломбом закончила старбезьяна, и все восторженно зааплодировали.
— Слово защите! — провозгласил карлик.
Адвокатом Старкова был большой зеленый старкоквак. Он долго шуршал какими-то подмокшими бумажками, то и дело водружал на место слетавшее с носа пенсне и с бесконечными «кхым» и «кхум» пространно говорил о милосердии и снисхождении, которых заслуживает даже вкусный старкомарик или вот это противное длинное существо, отягощенное вдобавок, дурной наследственностью. Все постепенно засыпали, а большой старпитон под потолком даже стал похрапывать.
Наконец старкоквак закончил свою речь, и карлик повернулся к Старкову.
— Обвиняемый! — сказал он. — Что вы можете сказать в свое оправдание?
— Но ведь я, в общем-то, тоже Старков! — неуверенно заявил тот.
Все ошарашено притихли. «Старков! Старков!» — пронеслось по рядам. Подслеповатая старкобра выползла вперед посмотреть, и, обнюхав его, раздула капюшон.
— Он — Старков! — объявила она в полной тишине, которая сразу же взорвалась громкими криками — старкобре здесь доверяли. Все устремились к Старкову. Карлика столкнули с трона и унесли.
— Что вы делаете! — кричал он. — Опомнитесь! Не верьте ему, он самозванец! А Старков — я! Я Старков!
Но его уже никто не слушал.
— Ура! — кричали все, — истинный Старков вернулся!
Потапыча чуть не задавили в суматохе, но он все-таки протиснулся к Старкову и стал гордо прохаживаться около него, всем своим видом стараясь показать, что именно он привел Старкова домой.
Но больше всех радовалась старбезьяна.
«Повелитель Ахтыгата»
Для Старкова наступили счастливые дни. Любая его прихоть исполнялась мгновенно. Каждый вечер он играл для своих подданных на аккордеоне и научил их пить портвейн. Те тоже были в восторге от своего правителя и все говорили, что для народа старкоидов наступил золотой век.
Постепенно Старков выписал Сёму Соснина из Петербургского психдиспансера и даже — Скирюка с Михалычем из Пермского ЛТП. От Сёмы толку было мало, но зато и вреда — тоже никакого. Тихий и спокойный, он бродил по замку, подслеповато щурясь, и с дурацкой улыбкой стирал тряпочкой пыль со старых рыцарских доспехов.
А вот другие двое оказались довольно буйными личностями. Для начала они раздобыли волынку и большой барабан, и всю ночь бродили по замку, оглашая пустые коридоры заунывным воем и гулким грохотом, пока их не выставили на двор. Во дворе они сразу разобрали триумфальную арку, воздвигнутую на прошлой неделе, и стали сооружать маленькую модель Стоунхенджа, в результате чего повредили замковый водопровод. Потом они подожгли сеновал и долго плясали около него, радуясь, что пожар нельзя потушить из-за отсутствия воды. Затем оба проникли в винные погреба, где побили розового старпеликана — главного виночерпия, упились портвейном и не придумали ничего лучшего, как дразнить огромного старбыка красным гобеленом. Взбесившийся старбык бросился на них и с криками «Вот я вас ужо!» долго гонял обоих по тронному залу. В конце концов, на быка упало старосиное гнездо, что навело приятелей на новую идею — они замотались в тюлевые занавески и отправились собирать продналог со старкопчел. Успев разграбить три улья, они были жестоко искусаны разъяренными насекомыми, после чего долго сидели в фонтане, объедаясь трофейным медом. Придя в себя, они привязали веревку к большой люстре в тронном зале и раскачивались на ней, играя в Тарзана, пока люстра не рухнула, пробив два перекрытия и застряв в третьем. Третье перекрытие оказалось потолком старковской опочивальни, и терпение Старкова лопнуло. Надо было как-то обуздать распоясавшихся ублюдков, пока те не раскатили весь замок по камешкам.
